Борис Четвериков - Котовский. Книга 1. Человек-легенда

Будущие поколения с изумлением и законной гордостью узнают об этих подвигах. Трудно даже представить, как могла горстка храбрецов справиться с огромной массой людей, вооруженных, располагающих артиллерией, возглавляемых опытными офицерами. Чтобы противник не догадался, что имеет дело всего лишь с бригадой, подкрепленной стрелковым полком, Котовский громовым голосом отдавал связным приказания о передвижении несуществующих полков и дивизий. Не хватало людей для того, чтобы просто конвоировать пленных. Помощь оказывали рабочие отряды, вышедшие из подполья.

Чудо свершилось. Враг был разгромлен. Огромные трофеи не поддавались никакому учету.

Затем гнались за остатками отрядов полковника Стесселя. Полковник Стессель застрелил жену и сам застрелился.

Затем разоружали кавалеристов Мамонтова, и Котовский с любопытством взглянул на этого человека, чье имя он использовал, проходя Одессу.

Полковник Мамонтов, однофамилец генерала Мамонтова, был плечистый, с кавалерийскими усами, несколько старомодный, но, по-видимому, храбрый и прямой человек.

«В свое время, — подумал Котовский, — был образцом доблести… Вероятно, нюхнул пороху в четырнадцатом году и не раз приводил в замешательство немецкую пехоту. Как нехорошо он кончает!..»

Мамонтов сдал оружие. Передал своего коня. Видно было, как хотелось Мамонтову торжественности, почетного плена. Он чтил боевые традиции, военный статут и хотел бы передать оружие равному по чину, хотел горделивой смерти и чтобы сказать какое-нибудь значительное слово, до конца остаться храбрецом, не замарать имени, не поругать звания и оружия…

Но ничего торжественного не получилось. И хотя Котовский был вежлив и никто не обидел старого полковника, но на душе у него было все же пакостно.

Почему он, русский, пойман в компании с какими-то шарлатанами, ворующими ковры? Мыслимое ли дело, чтобы боевой полковник русской армии был заодно с шакалами, грузившими в вагоны все, что плохо лежит? Почему он, русский, сдается на милость победителей, и победители эти — русские, защищавшие родную землю, когда он, он, Мамонтов, должен бы изгонять врагов со священной русской земли?

Эти мысли угадывал Котовский у многих офицеров, которых ежедневно доставляли ему. Они передавали золотое оружие, сами срывали с себя погоны и очень, по-видимому, страдали от унижения и стыда. Они смотрели в лицо Котовского, и глаза их спрашивали: «Может быть, не так позорно? Может быть, ничего?» И Котовский отводил взор. Не мог он ответить ничего утешительного.

— Прошу беречь коня, — сказал Мамонтов. — Такого второго нет. Зовите Орлик.

Дрались с группой Мартынова около Овидиополя. В колониях Зальц и Кандель девять раз переходили в атаку, изрубили до четырехсот человек. В этих боях среди других храбрецов отличился Николай Криворучко. Здесь же сражался командир пехотного полка Федор Ефимович Криворучко.

Шли бои с крупной группой полковника Самсонова, засевшей в днестровских плавнях…

Николай Криворучко обратился к Котовскому:

— Разрешите, товарищ комбриг, поехать к ним и вступить в переговоры. Мне удалось установить, что именно с этим полковником Самсоновым я был когда-то в одном полку. Мне кажется, если поговорить… пожалуй, выйдет дело… Я ему растолкую и предложу сдаться без боя.

— Попробовать можно, — согласился Котовский, — тем более, что мы угробим много людей в этих плавнях, пока выбьем из них противника.

— Не согласится — тогда другое дело. Перестрелять их никогда не поздно.

— Чего не случается в жизни! Были в одном полку, а теперь… Давай, давай, Николай, проворачивай это дело! Одобряю.

Делегаты во главе с Николаем Криворучко выкинули белый флаг и стали пробираться в зарослях камыша и кустарника. Котовский с тревогой прислушивался. Тихо. Выстрелов не слышно. Очевидно, делегация благополучно прибыла на место и ведет переговоры.

Полковник Самсонов никак не ожидал увидеть в составе делегации котовцев своего вахмистра. Криворучко коротко обрисовал положение. До каких пор самсоновцы могут сидеть в плавнях? На что им надеяться? Прорываться некуда. Драться, чтобы погибнуть с оружием в руках? Ради чего? Деникинский поход кончился провалом. Погибнуть во славу американских капиталистов, которые снабдили Самсонова оружием?

— Знаете что… глубокоуважаемый Николай Николаевич… — остановил полковник Самсонов, — не будем углубляться в дебри политики. Вы знаете меня — я солдат. Скажите лучше, какие условия капитуляции. Как полагаете, господа офицеры?

Несколько офицеров попросили дать им обсудить этот вопрос. Они встали полукругом, вынули из кобур револьверы и застрелились. Но это был только маленький эпизод среди всех драм и событий этих дней.

Двух решений здесь не могло быть. Через час группа Самсонова сложила оружие.

Когда разоружали офицеров, сдавшихся в плен, произошла одна неприятная встреча. К Котовскому бросился под ноги какой-то человек. Котовский видел много умиравших людей. Одни, умирая, проклинали, другие встречали смерть молча и даже с некоторым любопытством. Такую мразь Котовский наблюдал впервые.

Человек валялся у него в ногах, и хныкал, и все пытался обнять сапог Котовского. Котовский с отвращением отодвинулся. Кавалеристы стояли вокруг и смотрели на ползающего человека, как смотрят на червя, раздавленного копытом.

Наконец тот встал. Все увидели пожилого лысоватого мужчину, с большим сизым носом и маленькими глазками.

— Я в ваших руках, — сказал человек, стряхивая с коленок пыль. Всецело полагаюсь на ваше благородство.

Котовский вгляделся. Неужели Хаджи-Коли, знаменитый полицейский сыщик, который столько раз гонялся за ним, выслеживал его, сажал в тюрьму?!

— У меня нет с вами личных счетов, — сказал, нахмурясь, Котовский и вспомнил одиночную камеру, решетки, кандалы… — Но у вас есть счеты с правительством народа. Вы будете отправлены в тыл вместе со всеми пленными и предстанете перед революционным судом.

Хаджи-Коли увели, но все еще оставалось чувство брезгливости.

Под самым Тирасполем, в степи, у немецкой колонии Кандель, там, где летом зреют абрикосы, где изготовляют первосортное виноградное вино и поют сентиментальные немецкие песни, где жили гроссбауэры с помещичьими замашками и помещики с ухватками гроссбауэров, — здесь во время одной из атак погиб славный Христофоров.

Он увидел в последний момент, как белогвардейский офицер целится в Котовского. Христофоров успел заслонить собой командира. Пуля попала ему в сердце, пробив металлический портсигар.

В ту же минуту метким выстрелом Котовского был уничтожен и убийца Христофорова. Но страшное, непоправимое свершилось, и Христофоров лежал теперь строгий, стиснувший зубы, как бы говоривший: «Я шел до конца».