Борис Четвериков - Котовский. Книга 2. Эстафета жизни

Тут-то и обнаружились все недочеты, нехватки, обнаружилось и это несоответствие: заслуженные красные командиры, полные сил, имеющие за плечами богатый боевой опыт, не располагают, однако, достаточными знаниями. Они — надежнейший оплот революции, они действительно люди, на которых можно положиться в годину опасности, но им надобна самая отчаянная учеба и с самых азов. Будущая война предъявит к ним повышенные требования.

Это понимал и Криворучко.

Что было у него в активе? Редчайшая память. Даже Ольга Петровна заметила, когда первым преподавателем была у Криворучко: что сказано один раз, то запомнит на веки вечные. Глаз быстрый, силушка немеряная, на коне как влитой. Сколько было бойцов в бригаде, каждого знал по имени-отчеству, откуда родом, в чем его можно использовать, что можно ему доверить, кто видом орел, а душой тетерев, кто ловок и хитер, для разведки годится… Котовский нарочно его проверял и ни разу не поставил в затруднение. И в конях Криворучко толк понимал и знал золотое правило: обойдешь, оглядишь, так и на строгого коня сядешь. Бывший вахмистр царской армии, Криворучко хорошо знал службу. Соратник Котовского, он был беззаветно предан революции. Воспитанный на традициях Красной Армии, он был находчив, смел и понимал, что героизм заключается не в том, чтобы умереть, а в том, чтобы остаться целым и невредимым, нанося удар за ударом вражеским силам.

Чего не хватало Николаю Николаевичу Криворучко? Образования, знаний, теории, как и многим командирам тех лет.

Вот и пришел на помощь Криворучко этот самый ВАК — Высшие академические повторные курсы, на которых пришлось Криворучко семь потов спустить и только при помощи старика Гукова преодолеть всю премудрость.

А тут случилось это кровавое злодеяние, после которого даже Криворучко, с его поистине стальными нервами, долго не мог опомниться.

Пришло назначение: занять опустевшее место Котовского, продолжить его славную деятельность, командовать корпусом.

Криворучко был в смятении:

— Они там смеются надо мной! Вахмистра Криворучко назначить командиром корпуса! Одно дело — Котовский, другое дело — я!

Опять пришел на помощь мягкий, умный, добрый Гуков:

— Беритесь, Николай Николаевич. Поможем. А кого еще было назначить? Решение правильное, разумное. Да и что делать — приказ есть приказ.

Первое, что поразило Маркова по приезде, — это невероятные перемены в облике Криворучко. То есть Марков видел, что перед ним Криворучко, знал, что это Криворучко, понимал, что это Криворучко, но это был не Криворучко, а совсем другой человек, только по старой памяти именуемый Криворучко.

Это все и высказал Марков в первые же минуты встречи, выражая ту мысль, что здорово вахмистра обломали в ВАКе.

Криворучко рассмеялся:

— Все мы подрастаем помаленьку. А вы посмотрите на наш комсостав! Чудеса, да и только.

Марков рассказал о Киеве, о себе, передал гостинцы.

— Видеть вас рад, а Ольга Петровна напрасно беспокоится. Можно бы и без подарков.

Марков пробыл в Умани несколько дней. Умань в сентябре необычайно красива. Появляется первая позолота в листве, как первая проседь на висках, как первые намеки на приближающуюся осень. Но еще в полную силу зеленеют сады. Солнце и не думает сбавлять норму тепла и блеска. На улице не встретишь ни одного мальчишки, не грызущего яблоко, ни одной даже самой крохотной девчушки, у которой не были бы перемазаны щеки ягодным соком или вареньем. И Марков пил чай с вареньем, толкуя с Николаем Николаевичем Криворучко, с комкором Криворучко о разных разностях.

— Я поставил задачей, — рассказывал Криворучко, — сохранить в корпусе весь почерк Котовского, весь его стиль. Та же дисциплина, та же дружная работа, те же занятия физкультурой, та же учеба.

Как в былое время в доме Котовских, у Криворучко всегда народ.

— Мы развернули такую работищу в военно-научном обществе — ого! Москва позавидует! — не мог не похвастаться Гуков, который, видимо, бывал у Криворучко запросто и чуть ли не каждый день.

Марков заметил, что Гуков сильно сдал. Хоть и храбрился, но видно было, как он превозмогает усталость и старается держаться молодцом. Он рассказывал забавные истории, солдатские анекдоты столетней давности:

— Понимаете… осматривает генерал казармы, в которых не позаботились даже поставить печи. Выходя, генерал мрачно говорит: «Какая бес… печность!» Ха-ха-ха!

Марков видит, что Гуков помимо всего старается развеселить и подбодрить Криворучко, которому все-таки не легко на новом месте. Еще он видит, что и Криворучко это понимает. Маркова это трогает.

«Хороший народ. Складно у них тут. Не подкачают!»

Он решил, что напишет Ольге Петровне подробное письмо, и собрался уже ехать.

— Куда вы так скоро? — всполошился Криворучко. — С вами так легко говорится о Григории Ивановиче, о наших делах…

— Никак не угадаете, куда я собираюсь, — признался Марков. Представьте, в Пензу! Хочу разыскать Савелия. Помните такого?

— Кожевникова? Как не помнить! С удовольствием бы составил вам компанию! Только отложите поездку на сутки. Сегодня вечером у меня будет подпольщик из Кишинева. Вам, наверное, интересно будет его послушать.

— Неужели из Кишинева? Тогда я останусь. Но разве можно попасть в Кишинев?

— Вообще-то, конечно, нельзя. Но я же вам говорю: подпольщик. Когда-то нельзя было попасть в Одессу, оккупированную французами. Но Котовский там жил и боролся. — Нечаянно упомянув об Одессе, оба даже вздрогнули. Да, Одесса была для Котовского местом славы, местом борьбы, она же стала местом безвременной гибели.

Приезжий из Кишинева внешне был ничем не примечателен. Обыкновенное лицо, спокойные, внимательные глаза. Одет тоже обыкновенно.

— Здравствуйте! Карпенко, — сказал он, входя.

— Очень приятно. Не хотите ли чайку с дороги?

Марков подумал о том, что этот Карпенко, вероятно, еще и Сидоренко, и Цуркан… и еще бог знает кто, смотря по обстоятельствам. Какое у него дело к Криворучко, Марков не любопытствовал. Рассказал Карпенко много историй, каждая из них была невероятна, фантастична, полна драматизма, дерзкой отваги, героики, и каждая была сущей правдой.

Оказывается, еще с двадцать четвертого года издавалась у нас газета на молдавском языке «Плугарул Рош», то есть «Красный пахарь». Издавала ее молдавская секция при Одесском губкоме.

— Ну и она попадает туда? — задал наивный вопрос Марков.

— А как же?

Марков подумал, что вот бы поместить в этой газете свой рассказ и подписаться полным именем… Возможно, что таким способом он мог бы дать знать о себе отцу и матери. Или послать с этим Карпенко записку?

Между тем человек, назвавшийся Карпенко, подробно рассказал о последствиях восстания в Татарбунарах. Был шумный «процесс пятисот». На процессе присутствовал Анри Барбюс и написал о нем книгу «Палачи».