Борис Четвериков - Котовский. Книга 2. Эстафета жизни

Котовский раньше не видел Ленина. Когда бригаду направили на Петроградский фронт, Ленин уже переехал в Москву. А позднее — непрерывные бои, переходы, атаки… Да и по окончании гражданской войны оказалось немало дел. Ленин заболел… И хотя Григорий Иванович принимал живейшее участие в политической и общественной жизни, ему так и не удалось видеть Ленина, слышать его голос, его выступления.

И вот теперь впервые Котовский стоял совсем близко, совсем рядом с Ильичем и пристально, неотрывно смотрел на бледное, заострившееся лицо вождя.

Котовского охватывало горе, почти отчаяние, ему казалось, что такие люди, как Ленин, вообще не должны умирать. Вместе с тем в нем все больше укреплялась уверенность, что это вовсе и не смерть, а переход в некое новое состояние, может быть, даже более высокое, так как это ведь бессмертие. Пройдут годы, пройдут десятки и сотни лет, а люди будут все так же любить Ленина и знать его. Они скажут: «Мы живем в новой эре, пришедшей в третьем тысячелетии. Первые два тысячелетия были всего лишь подготовкой, предысторией. Два гениальных деятеля — Маркс и Ленин вручили изумленному человечеству ключи от царства свободы и разума».

Ощущения Котовского походили на состояние, какое бывает перед атакой. Наивысшее нервное напряжение, собранность. Обостренная зоркость. Все видно. Все отчетливо впечатывается в мозг. Горячее убеждение, что победа будет. Готовность к неизбежным потерям. Боевой дух. Ведь в атаку идут люди, обыкновенные люди, здоровые, жизнерадостные, полные сил. Их грудь защищена только гимнастеркой. А они идут. Идут навстречу огненному шквалу, навстречу пулям.

Так к щемящей боли, к острому глубокому горю присоединялись гордость и торжество. Гордость потому, что он, Котовский, современник Ленина, что он в отряде ленинцев ведет разведку боем в неизведанное будущее. И торжество: Ленин бессмертен, ленинизм победит!

Когда кончился съезд, Котовский вместе с Фрунзе поехал в Харьков. Всю дорогу они говорили об Ильиче, силились разобраться в смятенных мыслях и чувствах, обсуждали вопросы, вдруг ставшие необычайно острыми и ответственными, так как не было уже мудрого друга и руководителя, нельзя было рассчитывать на его советы, а приходилось все решать на свой страх и риск.

Поезд набирал скорость. Ехали на юг, но на окне все еще были ледяные узоры. Там, за окном, виднелись снежные равнины и деревья, опушенные инеем.

— Серьезная зима, — сказал Фрунзе, поеживаясь. Ему что-то нездоровилось, немножко знобило, но он, как всегда, бодрился.

— Сколько Тимуру лет? — спросил Котовский, подумав о Гришутке, о том, что уже соскучился по сыну.

— В армию еще рано, — пошутил Михаил Васильевич, и глаза его сразу потеплели, улыбка заиграла на губах. — А все возится с игрушечными пушками и клеит из картона самолет. Может быть, пойдет в летчики, кто его знает?

Оба призадумались о детях, о будущем. Будущее было очень неясно и тревожно.

— Не дают нам спокойно жить, — как бы отвечая на общие мысли, промолвил Фрунзе. — Бельмом мы у них на глазу!

— Они у нас бельмом! — пробурчал Котовский и добавил сердито: — Черт бы их побрал.

И опять начался разговор о корпусе Котовского, о том, какие задачи предстоит разрешать в связи с перестройкой и перевооружением армии.

— Говорят о новом моем назначении, — сообщил Фрунзе.

— Да, я слышал, — отозвался Котовский. — Замом наркома по военным и морским делам.

— Это делается для того, чтобы я мог вплотную заняться военной реформой. Все надо в корне перестраивать. А главное — техника, техника нам нужна! Пока что мы хромаем на обе ноги. Но вот посмотришь, чего мы добьемся в ближайшие годы! Наши моторы должны быть лучшими в мире, наша броня — самой прочной, наши пушки — самыми дальнобойными, наш флот — самым боевым!

— И наш солдат — самым храбрым и самым умелым! — закончил Котовский.

— О красноармейце хорошо сказал Сергей Сергеевич Каменев, — все так же серьезно продолжал Фрунзе. — Он сказал, что красноармеец не только боец, но боец и плюс еще революционер, и с таким необычным противником сталкиваются солдаты капиталистических стран. Каменев прав, отмечая, что эта черта ставит Красную Армию в несравнимое с армиями капитализма положение. А если добавить, что нашей армией будет фактически весь народ, что все население будет подготовлено, обучено, даже юноши, даже женщины в любую минуту сумеют взяться за пулемет, занять место в кабине самолета или повести в бой танк — тогда будет ясна вся картина.

Софья Алексеевна с нетерпением ждала мужа и бросилась ему навстречу. Обрадовались приезду папы и «дяди Котовского» дети. Надо сказать, что Котовского вообще любили дети и сразу находили с ним общий язык, а дети не любят плохих людей.

Фрунзе и Котовский подробно рассказали Софье Алексеевне о днях, проведенных в Москве. Вечером читали письмо Надежды Константиновны Крупской, напечатанное в «Правде». Письмо слушали и взрослые, и дети, и приехавшие накануне в Харьков военный инженер Карбышев и Дмитрий Андреевич Фурманов. Читал письмо Михаил Васильевич. В комнате стояла глубокая тишина. Все снова переживали потерю Ленина, думали о Ленине.

— «Товарищи рабочие и работницы, крестьяне и крестьянки! Большая у меня просьба к вам: не давайте своей печали по Ильичу уходить во внешнее почитание его личности…»

Голос Фрунзе звучал вначале глухо, но по мере чтения крепнул и становился звонче, призывней:

— «Не устраивайте ему памятников, дворцов его имени, пышных торжеств в его память. Всему этому он придавал при жизни так мало значения, так тяготился всем этим. Помните, как много еще нищеты, неустройства в нашей стране. Хотите почтить имя Владимира Ильича — устраивайте ясли, детские сады, детские дома, школы, библиотеки, амбулатории, больницы, дома для инвалидов и так далее и самое главное — давайте во всем проводить в жизнь его заветы…»

— Давайте проводить в жизнь его заветы! — повторил в возбуждении Фурманов.

— Давайте проводить в жизнь его заветы! — повторил и Котовский.

— Народ, — продолжал Михаил Васильевич, — так и понимает свой долг. Почитайте, какие резолюции выносят на заводах, в воинских частях, в деревне, в научных учреждениях, в организациях писателей, в школах! «Клянемся следовать его примеру!», «Будем свято хранить его заветы!», «Пусть не злорадствуют враги: Ильич мертв, но живы рабочий класс и Коммунистическая партия!» Не беспокойтесь, народ все понимает! Народ не ошибется!

— Вы, конечно, слышали, какой приток начался в ряды партии? взволнованно говорил Фурманов. — Тысячи и тысячи заявлений кадровых, квалифицированных пролетариев, лучших представителей интеллигенции!