Евгений Пермяк - Сегодня и вчера

— Теперь я уже совсем взрослая! — радовалась Руфина, обнимая свою мать, Анну Васильевну. — Только мне, мама, не хочется быть такой высокой, и я надену туфли на низеньком каблуке, хотя они и не очень идут к этому платью.

— Ну что ж, доченька, можно и на низком, — согласилась Анна Васильевна. — Однако же твой папаня ниже меня ростом, и это нам не помешало…

Постояв перед зеркалом, Руфина сняла свое нарядное платье, будто вернувшись из праздника в будни, надела школьную коричневую форму.

— Руфина, я жду, нам пора! — услышала она за окном знакомый голос.

— Я сейчас. Я готова, Сережа… — откликнулась Руфина, выбегая на улицу и застегивая белый парадный фартук.

В этом фартуке сегодня она шла последний раз. Прощай, фартук. Прощай, школа. Прощай, физика. Прощайте, Платон Михайлович Слезкин. Прощай, школьный сад и все, все, что было мило…

Сереже очень хотелось, чтобы Руфина обратила внимание на его новый костюм. Он всячески выставлял его напоказ. Наконец Руфина сказала:

— Сережа, ты такой солидный сегодня.

На это Сережа небрежно ответил:

— Ничего не поделаешь, через два года мне перевалит на третий десяток…

— На третий? Впрочем, да, — еле сдерживая улыбку, сокрушалась Руфина. — «Как годы-то летят…»

А потом, дернув Сережу за ржаную прядь, совсем как младшего братца, она шепнула:

— Сережа, я всегда буду любить тебя…

В это время из переулка выпрыгнула девочка в белом фартучке, с букетом фиалок. Это была Капа из фамилии Дулесовых, из дальней боковой ветви.

— Здравствуй, Сережа! Поздравляю с окончанием. Вот букетик. Я его собрала рано утром и все ждала, когда ты пройдешь, чтобы поздравить тебя первой. Тебя еще никто не поздравил, Сережа?

— Нет, еще никто, — почему-то смутившись, ответил Сережа. — Ты первая. Спасибо за цветы.

Затем он погладил Капу по головке, чтобы показать этим свое недосягаемое старшинство, а Капа, отклоняя голову, сказала:

— Не надо так, Сергей. Я уже перешла в восьмой класс.

Тут Капа повернулась спиной и ушла в переулок.

Наблюдая эту сцену, Руфина заметила Сереже:

— Нехорошо, что ты отнесся к ней с таким пренебрежением.

— Она же малютка…

Это почему-то задело Руфину.

— Малютка? — повторила она. — Я в ее возрасте танцевала с морским офицером Виктором Гладышевым и… И он не относился ко мне с пренебрежением. Эта малютка, может быть, твоя будущая невеста. Жена и мать твоих детей.

Сережа похолодел. Он проверил в кармане пиджака, там ли находится письмо на кальке. Потом, справившись с собой, заявил решительно и твердо:

— Руфина! Ты думаешь или нет перед тем, как что-то сказать? Или ты чувствуешь себя настолько умной и взрослой, что тебе можно болтать все, что придет в голову? Ты поучаешь меня, хотя я и старше тебя на два месяца.

— Даже на два с половиной, Сереженька. — Руфина еле заметно присела на ходу, чтобы казаться ниже. — Ты старше меня почти на четверть года.

— Хватит, Руфина! — прикрикнул Сережа. — Мы уже взрослые.

— Ну конечно, — согласилась Руфина и, заметив, как он теребит верхнюю губу, едва скрывая улыбку, заметила — К тому же у тебя усы, хотя и не колючие.

— Зато ты… — не договорил Сережа — они уже были возле школы.

Он договорит потом. Сейчас не до этого. Вечером он в спокойных тонах посоветует ей, как нужно разговаривать с ним…

По всему городу шли десятиклассники. Везде в этот час вручали аттестаты.

Алексей Векшегонов, как мастер школьных мастерских, пришел в школу на правах педагога. На нем был синий костюм в полоску. Цвет выделял глаза, а полоска удлиняла рост. Это заметила Руфина. Ей было приятно, что Алексей заботится о своей внешности. Она не знала, что этим занималась его мать.

Любовь Степановна Векшегонова не могла с уверенностью сказать о мыслях сына, зато она знала свои мысли. А в них Руфочка Дулесова была неминуемой невестой Алеши. Не нынче, так на тот год. Не на тот, так через два года.

Руфа любит его, а от любви девушки уходит редкий, очень редкий парень. Тем более такой, как Алексей. Ему, как и многим другим, всего лишь покажется, будто он выбрал ее, на самом деле она заставит Алешу выбрать себя. Такова первородная неизбежность женского начала в любви.

Появился директор. Выпускники встали.

— Садитесь, садитесь, пожалуйста! — попросил он.

Все тихо сели. Как первоклассники. Первый и последний день в школе чем-то похожи один на другой. Наверно, тишиной.

Директор произнес короткую, но взволнованную напутственную речь.

Руфина в числе одиннадцати выпускников получила из рук Алексея Романовича Векшегонова похвальную грамоту за успехи в овладении основами профессий строгаля и сверловщика. Принимая грамоту, отпечатанную золотыми буквами, она тихо сказала:

— Спасибо вам, Алексей Романович… За все спасибо.

После выдачи аттестатов роздали свежие номера заводской многотиражки. Там одна из страниц была озаглавлена «Наши выпускники». Масса заметок и множество снимков. Под двумя из них была подпись: «Таким, как они, не надо выбирать профессию. Ворота завода открыты для них». Эти слова касались Руфины и Сережи, запечатленных довольно отчетливо в правом порхнем углу газетной страницы.

Сережа понимал, что заводская многотиражка не расточает напрасные похвалы выпускникам. Пусть не для всех, но для доброй половины школьников производственные мастерские были настоящим вечерним ремесленным училищем. Хоть и два раза в педелю работали мастерские, но ведь три года — немалый срок. И такие, как Руфина, обучавшиеся старательно, получали не показной и снисходительный производственный разряд, а настоящую квалификацию, по всем строгостям.

Сережа сиял.

О чем тут говорить, коли даже в газете они рядом! Она — справа. Он — слева. Как мама и папа в семейном альбоме. Все ясно. Газета знает, кого нужно печатать рядышком, кого порознь. Риту Ожеганову и Володю Санкина тоже напечатали вместе и не случайно под снимками написали: «Они сидели рядом на парте, они рядом станут к токарным станкам».

Сережа снова проверил, на месте ли его письмо Руфине.

Хотел было пуститься бегом, чтобы скорее показать матери аттестат и грамоту, но сдержал себя. Сдержал и пошел медленно, широко шагая, хмуря брови и прокашливаясь не открывая рта, как это делал директор школы. Все-таки он сейчас нес аттестат зрелости. Как можно мчаться в своем взрослом костюме, когда, наверно, из всех окон смотрят, как он идет…

Но Сереже пришлось опустить высоко поднятую голову. Он услышал мышиный писк:

— Сережа! Ты потерял мой букетик. Вот он… Я собирала его все утро. Не теряй его больше, пожалуйста.

Это была Капа. Та самая Капа, про которую Руфа сказала… Леший знает, что сказала она… Сереже снова хотелось бросить букетик фиалок и на этот раз растоптать его. Но букетик фиалок словно был припаян к его руке. А темные глаза Капы смотрели на Сережу заклинающе.