Николай Бондаренко - Будни и праздники

Внезапно он ощутил рядом с собой наташино дыхание. Но он даже не повернулся, а продолжал смотреть с вершины этой башни, где сейчас веселье било через край, на засыпающий город.

Некоторое время и она стояла молча, затем прижалась к нему плечом.

— Ну, не будь таким злючкой. Вообще-то я не люблю оправдываться, но, так и быть, скажу: мне пришлось ехать в Газли. Очень трудная поездка. Переночевала у нашей сотрудницы. Днем тоже были дела. Я ведь тебя предупреждала — мне придется работать. А ты вместо того, чтобы посочувствовать, начинаешь злиться.

— Просто у тебя такой цветущий вид, что я и предположить не могу, что ты устала, — парировал он и тут же-почувствовал ее губы у мочки своего уха.

— Какой же ты дурачок… — прошептала она. — Ведь я тебя почти люблю…

— Почти, — усмехнулся он, но тотчас помимо его воли теплая волна разлилась в его груди.

— Это очень много. Ты даже представить себе не можешь, как это много, — шептала она, слегка касаясь губами его щеки.

Проснувшись, Дмитрий метнул руку с часами к глазам. Без пяти восемь! Проспал!

В последнее время разбаловался ты, братец, сказал он себе и резко поднялся.

Рядом спал Женя. Его красивая кудрявая голова глубоко вдавилась в подушку. Рот был полуоткрыт, он слегка посвистывал во сне.

Дмитрий оделся и вышел из вагончика. Красное солнце высоко стояло над степью. На склоне дальнего холма овцы неторопливо поедали бурую траву.

Он открыл дверь соседнего вагончика. Монтажники мирно похрапывали. Дмитрий взял длинный болт, подошел к железной бочке и с силой ударил несколько раз.

Эге, подумал он, а вздремнуть тут любят.

По одному полуголые линейщики выскакивали из вагончиков, бежали за дальний бугор, потом к умывальнику.

Позавтракали остатками вчерашнего ужина, зайца решили оставить на обед. Федор Лукьянович прохаживался среди своих, как полководец перед сражением, подбадривая и воодушевляя подчиненных.

— Ребята, болты взяли? Парнишки, грузи в машину трос! Кувалда, кувалда где?! Жора, заводи тачку!

Но последние слова были лишними. Машина уже фыркала, словно негодуя, что в кузов так бесцеремонно кидают всякую всячину.

Дмитрий отвел в сторону Алтая-Болтая.

— Слушай, Равиль, — сказал он, — семья у тебя есть?

— А как же!

— И дети?

— Три пацана, — с гордостью вскинул голову тот.

— Тогда вот что — пойми меня правильно. Вечером я тебе не начальник, и запретить выпить стаканчик-другой права не имею. Но если замечу, что с утра у тебя руки трясутся, то от работы отстраню а это, сам понимаешь, отразится на твоем заработке. И семье твоей от этого мало проку, и пацанам.

Алтай выпучил глаза.

— Да я же…

— Знаю, сегодня ты в норме. Но к сведению прими.

На трассу попали в десятом часу. Женя, остался в вагончике, сказал, что дождется здесь опоровоза и с ним уедет.

Вася завел свой КЛЭП — неповоротливый, похожий на каракатицу, но мощный кран для установки бетонных опор.

КЛЭП слегка приподнял верхний конец опоры. Бригада приступила к сборке.

Вася смотрел-смотрел на линейщиков из кабины, наконец, не выдержал, вылез и тоже взял ключи. Он проверял уже закрученные гайки, и ему не понравился их затяг.

— Черти! — закричал он. — Кто здесь тянул?! Смотрите: еще два полных оборота делаю!

Гайки там затягивал Колька.

— Чего ты мелешь! — огрызнулся он. — Какие два оборота?!

— Смотри!

— Ну, не два, а так — немного. Ничего с ней не случится. Сто лет стоять будет.

— Сто лет? Ты Князева знаешь?

— Какого еще Князева?

— С зарафшанского участка. Один такой горе-монтажник, вроде тебя, собрал опору и не поставил половину гаек на траверсу. Вот Князев и гробанулся, когда провода подвешивали. Хорошо еще на кучу рыхлой земли угодил.

— Но я же ставлю все гайки, — окрысился Колька. — А то, что она немного не дотянута — ерунда. Если будем выпендриваться перед каждой гайкой по полчаса, то и на хлеб себе не заработаем.

— Эх, ты! — сплюнул Вася. — Тебе бы с Абдусаттаровым поработать. Он бы тебя научил. Хоть ты и тявкаешь на него.

— Нечего меня учить. Я 15 лет работаю линейщиком. Вон иди мальчишек учи. А еще лучше сядь в свой КЛЭП и помалкивай.

Ругались они, ни на минуту не отрываясь от дела.

— Линейщики… — ворчал Вася. — Разогнать вас всех надо с такими взглядами на производство. Или послать кладбищенские оградки паять, — он накинул ключ на другую гайку.

— Э, дорогой, — повернулся к нему Жора, — там я крутил. После меня делать нечего.

Но Вася немного провернул и эту гайку.

— Как бы не пришлось после вас линию переделывать… Хорошо еще, что тут заказчик лопоухий, и так примет. А работали бы вы в Центре, давно разогнали бы вашу шарашку.

Тут они не на шутку рассердились. Да Дмитрий и сам почувствовал, что Вася перегнул палку, хотя ему всегда нравились такие вот максималисты.

— Эй, замолчи! — послышались голоса.

— Разошелся!

— Ты что, с левой ноги встал?

— Не нравится — поезжай в свой Центр!

— Ребята, ребята, что за споры? — вмешался Малявка. — Мы все тут собрались люди солидные, как крутить гайки каждый знает. Да и командир на нас смотрит.

Но вот опора была собрана. КЛЭП вздрогнул, заскрипел и, как неуклюжий, но могучий зверь, опираясь на выдвинутые передние лапы, потащил опору вверх. Вот она точно повисла над центром пробуренной ранее дыры. КЛЭП бережно опустил бетонку.

Поначалу Дмитрий решил, что не будет сегодня вмешиваться в работу, а только посмотрит на бригаду в деле. Но выдержки, как всегда, не хватило. Он подошел к Николаю и сказал ему негромко:

— Если ты работаешь 15 лет на трассах, то, наверное, уже знаешь, что гайку полагается затягивать до упора, а кроме того, кернить?

— Я все делаю так же, как и раньше.

— Я не знаю, как ты делал раньше, но теперь тебе придется делать так, как следует. Понял, парень?

— Я не парень! — резко ответил тот.

— Тогда имей больше уважения к своей работе. И к своему имени тоже… — Он сунул в руку Кольке зубило: — Возьми и делай керновку, — а про себя подумал: — «Ну, шалишь, до Абдусаттарова тебе далеко».

Колька скорчил недовольную мину, но зубило взял.

Пройдя метров сто, Дмитрий остановился, обернулся. Стройная опора, белоногая красавица, совершенно затмила собой все прочее на этом клочке земли. Что перед ней унылые колючки, растрескавшаяся от солнца степь! Вершина ее парит в облаках, там, где гуляет ветер.

К вечеру поставили семь опор. Федор Лукьянович, правда, после шестой намеревался ехать в лагерь. Но Дмитрий сказал ему недвусмысленно:

— Лукьяныч! Ехали-то мы сюда не для того, чтобы в полутемных вагончиках прохлаждаться. Никто нас там не ждет, а поставим еще одну опору, все меньше останется.