Николай Бондаренко - Будни и праздники

— Ты считаешь, из него нет выхода?

— Я уже давно махнул на все рукой. Поначалу мне казалось, что все просто. Нужно только точно выполнять свои обязанности и требовать того же от подчиненных. Пробовал изменить сложившиеся привычки. Но куда там! Эти порядки всем въелись в кровь, кажется, что так было заведено со дня сотворения мира. Короче, махнул на все рукой и жду, когда истекут мои три года. Уф, дождался! Хорошо еще, что существует охота.

— По моему, ты все же сгущаешь краски, — примирительно проговорил Дмитрий. — Участок в мехколонне на хорошем счету.

Евгений рассмеялся:

— У моего деда была любимая поговорка: без штанов, зато при шляпе.

— Как же это удается?

— Все благодаря Боре Аркадьевичу, — с показной почтительностью произнес Евгений. — Это великий мастер на всякие фокусы. Со всеми заказчиками на дружеской ноге, не знаю уж, как это ему удается. Короче, подписать процентовку в долг — для него плевое дело. Хоть на 50, хоть на 100 тысяч — в любой момент, пожалуйста! На трассе ты его редко увидишь. До нас, грешных, он не снисходит. Делами бригад по сути заправляет Самусенко, по указаниям Бори Аркадьевича, конечно. Наш Самуся — мастер обещать, учти. Наобещает тебе горы золотые, а ты их жди 33 года. Народ у нас подобрался какой-то недружный. Палтусов, например, может наловить рыбы, нажарить ее и сожрать на виду бригады. Когда едут домой, то все так спешат, что могут запросто оставить кого-нибудь и не спохватиться до самого Райцентра. Эх! Попал я недавно к газовикам на компрессорную станцию, так, поверишь, — даже позавидовал. Полно молодежи. Многие с высшим образованием. Короче, есть коллектив, есть общие интересы. Цель! А у нас каждый сам по себе. Но я уже сказал — плевать мне на это… Уступаю свое место с величайшим удовольствием. Хотя и сочувствую тебе от души!

И словно бы выговорившись до конца, он замолчал, не возвращаясь даже к тому вопросу, с которого началась их беседа — за какие грехи угодил Дмитрий в Райцентр?

Молчал и Дмитрий. Спорить не хотелось. Бесполезно было спрашивать Женю о том, почему бригада сегодня бездельничает. Все было ясно без вопросов. «А ведь и вправду — баба», — подумал он и вышел на воздух, сославшись, что в вагончике чересчур накурено. И все же мастер был ему чем-то симпатичен. Наверное, искренностью.

Не спалось. Обычно так и бывало на новом месте в первую ночь. Даже если на душе было спокойно. Женя уже похрапывал на своем диване, а Дмитрий все отчетливее понимал, что быстро ему не уснуть.

Он поднялся и, взяв сигареты, вышел на крыльцо.

Тихая звездная ночь стояла над степью. Дул приятный ветерок, из темноты словно бы надвигалась прохлада, хоронившаяся где-то весь день. В Рыбхозе горело несколько огоньков, время от времени яростным хором лаяли собаки.

События последних суток прокручивались перед Дмитрием в обратном направлении: Женя, бригада, езда с Малявкой, участок, общежитие, полет, Наташа…

Четко очерченные границы бывают только на географических картах, реже — в природе.

Как-то под Кунградом Дмитрию довелось видеть резкую линию, отделявшую зеленые поля от мертвых холмов плато Устюрт. Можно было встать, широко расставив ноги, и при этом одна ступня утопала бы в густой траве, зеленеющей по берегу арыка, другая в пыли, на том месте, где уже несколько веков не произрастало ни былиночки.

Но это скорее исключение. Природа не любит резких границ. Одна климатическая зона сменяет другую незаметно, исподволь, холод переходит в жару, а день в ночь незаметно.

Стократ труднее проследить за превращениями человеческих чувств: любви в ненависть, дружбы во вражду, обожания в презрение. Почти невозможно определить, когда была пройдена критическая точка, в какую именно секунду свершился необратимый процесс. Блеснет молния, разразится гроза, и хлынувший ливень начисто смоет все то, что еще вчера сверкало и красовалось на солнце.

Разве определишь теперь, когда именно в его отношениях с Наташей проблеснули первые сполохи?

После «морской» прогулки вернулись в Ташкент поздно. По дороге Дмитрий уговаривал Наташу заехать к нему, посмотреть квартиру. Она отказалась, в мягкой форме, но решительно.

Жила Наташа неподалеку от текстильного комбината. Улочка была тенистая, темная. Они еще долго целовались в машине, наконец Наташа упорхнула. Договорились встретиться завтра в пять вечера на станции метро «Хамза».

Дмитрий совершенно потерял представление о времени и приехал к Степану Афанасьевичу, жившему в собственном домике в районе тракторного завода, около трех часов ночи. Заспанный Бутенко долго ворчал. Потом они пили на террасе вишневку и закусывали малосольными огурцами — совершенно невообразимое сочетание. А после Дмитрий шел через весь город пешком и громко напевал — ничего подобного никогда раньше он бы себе не позволил. Он шел мимо притихших маленьких домиков и мимо девятиэтажек с темными окнами и удивлялся, — неужели люди — столько людей! — могут спокойно спать, когда мир так прекрасен. Как им не жаль тратить время на сон?!

Неподалеку от площади Горького он встретил девчонку в белом платье. Она шла босиком, неся туфельки в руке, и тоже пела. Они обменялись открытыми взглядами, как единомышленники, как участники некоего привилегированного сообщества влюбленных. Потом девушка подошла к нему и крепко поцеловала, как поцеловала бы брата, и пошла, вся светящаяся радостью.

В ту ночь он вообще не ложился спать и был счастлив — ни одной черной мысли.

С Наташей они встретились в пять, как и уславливались. На ней было малиновое платье с черной отделкой, рыжеватые волосы были уложены по-праздничному и, казалось, парили над красиво посаженной головой.

— Ты изумительна! — сказал он. — Ты великолепна. Я ужасно рад, что встретил тебя.

Он не помнил ответа, но запомнил ее чудесную улыбку.

В тот вечер она согласилась зайти к нему.

— Ты здесь живешь? — спросила она.

В ее голосе он уловил легкое недоумение и внимательным взглядом обвел свою комнату. До сих пор комната казалась ему прекрасной. Пять лет он прожил в студенческом общежитии, потом еще полтора года в общежитии «Гидростроя», в вагончиках на трассе. Вступление в права владельца отдельной квартиры было для него великим событием. Пойти на кухню, чтобы поставить чайник и твердо знать, что плита не занята — удовлетворение от этой мысли может испытать лишь тот, кто долгое время был знаком с уютом понаслышке.

Правда, его квартиру уютным гнездышком пока не назовешь. Кроме дивана, телевизора, магнитофона и нескольких полок с книгами в ней ничего нет. Обедает он на подоконнике, но в этом не видит никакой трагедии. Когда у тебя прекрасный аппетит, то и на подоконнике можно отлично пообедать.