Николай Бондаренко - Будни и праздники

И все же нагрузка была велика — четырнадцать гектаров на человека. Назар утешал себя тем, что главное — поднять хлопок, а на ручную работу можно привлечь женщин и горожан, как делалось всегда, но и тут Шалдаев заявил, что надеяться на это не надо, выгоднее самим все сделать машинами, тогда будет дешевый хлопок и вырастет их заработок.

— По тридцать пять центнеров осилим? — спросил Назар.

— Мало, — опять поправил его Шалдаев.

— Сколько? — спросил Назар, а сам подумал: «Что ни скажешь, все ему не так. Конечно, он больше знает и все давно обдумал», — тут же успокоил себя Назар и бодро улыбнулся. — Я про тонкий говорю.

— И я про тонкий.

Мужчины задвигались, закряхтели, потянулись за сигаретами. В совхозе сеяли в основном хлопок среднего волокна и не любили капризный и трудоемкий тонковолокнистый.

— Мороки будет много, — заметил Бабаяров.

— Зато прибыли больше, — сказал Назар. — Только за счет сорта получим добавочно почти по пятьсот рублей с каждой тонны. Есть расчет постараться?

— И брать по сорок пять, не меньше! — объявил Шалдаев.

— Почему не сто? — откликнулся Талип. — Такого урожая в районе никто еще не получал без приписок, я точно знаю.

— Эх, ребятки! — обвел Степан Матвеевич бригаду улыбчивым взглядом, словно обнял всех. — Я ж вам в сотый раз говорю: особая у нас бригада. Раз мы собрались тут один к одному, то к самому верху надо тянуться. На большее потянемся, а малое всегда будет. А теперь наша задача думать, как нам этот верхний урожай обеспечить, резервы надо искать. Возьмем сорта урожайные — прибавка. Микроэлементы, ускорители роста применим — опять польза нам. Да я сейчас еще одну хитрость открою — а она даст прибавку по пять-семь центнеров на гектаре.

Степан Матвеевич не торопясь полез в карман, и взоры всех устремились на его руку, словно все ждали, что он достанет сейчас нечто такое, что даст им обещанную прибавку. Он вынул сигарету, сунул ее в рот и тут же Бекташ и Талип поднесли ему огоньки своих зажигалок. Шалдаев прикурил, затянулся. Назар почувствовал разраставшееся ревнивое поскребывание в душе оттого, что все внимание бригады перебросилось на Шалдаева, а он, бригадир, оказался как будто ненужным. Назар смотрел, как затягивается сигаретой Шалдаев, испытывая терпение заинтересованной бригады, и подумал, что он ведь как артист выступает сейчас перед ними. И ведь точно, выступает. Повеселел Назар и подумал, что нельзя так ревниво относиться к Шалдаеву, потому что сам за него боролся. И, поняв все это, он уже с интересом смотрел, как держал паузу Шалдаев, то морщась от дымка сигареты, то поглядывая куда-то вдаль, словно что-то вспоминая и обдумывая.

— Какой секрет-то? — не выдержал Васит.

— Не скажу, что секрет, — тянул Шалдаев. — Писали о нем в газете: пользуйтесь, мол. А люди не пользуются почему-то. Может, техники нет, а без техники не осилишь.

— Степан Матвеевич, не тяни, — взмолился Талип. — Завел всех и тянешь.

— А тебе сразу надо? Ну, получай: вторая целина! Понял секрет?

— Нет.

— А говоришь, не тяни. Я ж тебе мысль укладываю, чтобы зараз и на всю жизнь! Кто видел у меня хлопок возле тутовника?

— Это тот, за который тебе влетело от Рузметова? — спросил Бабаяров-старший, и рабочие заулыбались. Все знали, как директор совхоза привез на поле к Шалдаеву секретаря райкома, чтобы показать чудо природы — десяток рядков необычного, усыпанного цветами и коробочками хлопчатника, а Рузметов устроил ему и бригадиру разгон за остальные худосочные ряды.

— Этот, — подтвердил Шалдаев. — Я посчитал, по шестьдесят центнеров с небольшим тот хлопок дал. Тонкий! Жаль только, мало его было. А секрет вот в чем. Как мы пашем? На тридцать-сорок сантиметров. И каждый куст растет как бы в маленьком горшочке. Как ему развиваться? С боков — соседи. Вниз бы пошел — да там поддон, твердый, как камень. А если вспахать этот поддон, пойти глубже сантиметров на тридцать-сорок, а? Вот мы и дадим хлопку волю: расти, питайся, давай урожай. На тех одиннадцати рядках я так и сделал. Плуг специальный соорудил, да, видать, слабоват оказался — сломало его. Целина там, под покровом-то, глубинная, тысячелетняя целина!

— Мертвая земля, — осторожно заметил Назар.

— Правильно, мертвая там земля, — подтвердил Шалдаев. — Но это не страшно. Поднимем ее, слоями поместим между почвой, да удобрениями органическими сдобрим — она быстро переродится и начнет давать нам богатый урожай.

Посыпались вопросы. Шалдаев отвечал, если мог, на иные искали ответ сообща. Спорили и советовались, не торопясь говорили и спрашивали откровенно, с единственным желанием — все понять. И хотя не было сказано слов о том, что пойдут они на поднятие второй целины, но по общей заинтересованности, по обстоятельности вопросов, которые задавались сейчас, Назар понял, что пойдут, и уже готовятся к этому, и в этой подготовке они становились едиными, как одна семья.

В тот же день Назар зашел в партком и рассказал секретарю бюро Муратовой о задуманном бригадой поднятии второй целины. Розу Ибрагимовну Назар знал со школьных времен — она была у них классным руководителем — и потому был уверен в полном понимании. Так оно и произошло: выслушав Назара, Муратова поднялась и со свойственной ей стремительностью повела его к директору.

Турсунов подписывал бумаги, которые ему подкладывал топтавшийся возле стола главный бухгалтер Бури Намазов.

— Я занят, — сказал директор.

— Сейчас ты все бросишь, — многозначительно сказала Муратова и, указав Назару на приставной столик, пригласила его сесть, а сама села напротив.

После того как была подписана последняя бумага и директор с облегчением откинулся на спинку кресла, Муратова попросила Назара повторить свой рассказ. И пока Назар говорил о второй целине, о том, как пришла к ним идея и что надо делать, чтобы осуществить ее, Муратова таинственно улыбалась, не спуская глаз с мрачного директорского лица. Она ждала, когда и он наконец улыбнется. Ведь вот он, громаднейший резерв увеличения урожайности! Сама она уже видела начало почина, который, без сомнения, будет поддержан в районе. Простота идеи и большой ее эффект подсказывали, что к ней не останутся безразличны и в области, и в республике. Получать десятки центнеров дополнительного урожая на старопахотных землях, где давно исчерпаны резервы, — это же и общегосударственное дело. Это и всесоюзная слава, как у злобинцев или ипатовцев. И начнется этот почин в их совхозе, поддержанный партийной организацией под ее, Муратовой, руководством. Но почему же молчит директор? Неужели опять осторожничает? И бухгалтер, оставленный ею в кабинете, был равнодушно-скучен. Он сидел у стены и, придерживая на коленях папку с бумагами, равнодушно оглядывал кабинет и подсчитывал, между тем, во что обойдется совхозу эта затея. Двойная глубина пахоты — значит, двойной или даже тройной расход горюче-смазочных материалов, перерасход фондов, выговоры, унижения… И плуг нужен прочный, многоярусный. Самим не сделать такого — не завод. Один? Но в совхозе более пяти тысяч гектаров пашни. Нужны «С-100», а их во всем районе десятка не наберется. Прибавка урожая при такой кустарщине не перекроет затрат — значит, поднимется себестоимость, а за это бьют не только бухгалтеров. Намазов покосился на директора и понял, что идея не вдохновляет его, но он молчит, не имея права гасить трудовой порыв. Вот как загорелись! Им не объяснишь, что мероприятия должны проводиться в масштабе страны с подключением промышленности, при централизованном специальном финансировании, а их преждевременная самодеятельность ляжет тяжелым бременем на совхоз.