Николай Бондаренко - Будни и праздники

Он красовался, гордо вздымая огромные ветви, могучий ствол был обтянут гладкой светло-серой корой, а трепещущие блекло-желтые листья создавали вокруг него незатухающий ореол. Казалось, гигант с холодным самодовольством посматривает на тополя, протянувшиеся вдоль шоссе. Крепкие и статные, хотя далеко не столь представительные, они дружно сомкнулись, образуя сплошной золотистый ряд…

Неяркое солнце почти не грело. С востока накатывалась тяжкая бесформенная туча. Даль пустых полей начала окутываться ее грязно-белесой дымкой. Будто первые седые полоски, опускались на землю паутинки — предвестники надвигающейся зимы.

Я не заметил, когда появился щупленький старик, неуверенными шагами прошедший по перрону мимо меня. На нем было драповое пальто, от которого повеяло сильным запахом нафталина — очевидно, совсем недавно его извлекли из места хранения, по самые уши надета смушковая шапка, а на ногах хромовые, до сияния надраенные сапоги.

Старик прокурсировал по перрону несколько раз. И столько же раз, поравнявшись со станционными часами, он вглядывался в них, козырьком приставляя ко лбу ладонь: было ясно, что встречает кого-то. Потом старик скрылся в помещении вокзала, снова вышел, словно заведенный, походил вдоль него. Опять исчез — и на какое-то время я потерял его из виду.

Уже все небо заволоклось непроглядной хмарой — посредине она казалась более светлой, словно чуть согретой изнутри, по краям — зловеще черной. Рванул злобный порыв ветра — и, стараясь обогнать друг друга, все быстрей и резче заколотили капли. Дождь вскоре утих, но туча продолжала сгущаться, краски потускнели. Стало еще холодней и неуютней.

Когда старичок появился снова, дождь равномерно выстукивал по навесу пакгауза, под которым я укрылся. Он остановился неподалеку, из-под полуприкрытых темных век глядя в сторону, откуда, видимо, ожидал поезд…

Вышел усатый человек в форменной фуражке. Старик засуетился, растерянно осмотрелся по сторонам и поправил шапку, еще глубже натянув ее на уши. Сейчас он удивительно напоминал старого взъерошенного воробья.

Плавно замедлив ход, поезд остановился, перезвякивая буферами. Из вагонов никто не выходил. Равнодушные лица смотрели изнутри сквозь забрызганные дождем стекла. Конечно, эта маленькая станция ни для кого не служила местом назначения, а остановка на две-три минуты и холодный дождь к прогулке не располагали…

Но вдруг в тамбуре темно-зеленого вагона с выпуклыми золочеными буквами «мягкий» показался грузный мужчина. Нечто внушительное, почти величественное было в его упитанной фигуре и довольно добродушном, одутловатом лице.

Старик дрогнул, взмахнул руками — и, скользя на мокрых досках настила, ринулся к нему. Широко улыбнувшись, тот стал осторожно спускаться по ступенькам. Добежав, старик жадно обнял приезжего, припав всем телом. Нагнувшись, мужчина поцеловал старика в лоб, погладил по спине рукой…

Медленно двинувшись по перрону, они оказались совсем близко от меня. Я разглядел тщательно выбритое лицо приезжего, его гладко-серую пижаму, поверх которой было накинуто дорогое пальто. Он двигался уверенно и спокойно, поддерживая старика под руку, смотрел на него сверху вниз и снисходительно улыбался…

Они остановились у запертого газетного киоска. Говорил в основном старик, не выпуская из пальцев отворота пальто согласно кивающего собеседника. Неожиданно прервавшись, он достал носовой платок и потянулся к лицу мужчины, которое успели усеять дождевые капли но тот, мягко отстранив его руку, извлек из кармана собственный платок и неторопливо вытер себе лоб, щеки, подбородок. Старик растерянно замер с остановившейся на полпути рукой. А затем, словно только это и собирался сделать, несколько раз провел платком по своему лицу.

Звякнул колокол.

Мужчина отодвинулся от старика, подержал его за плечи, наклонился — но, почему-то не поцеловав, сильно потряс руку. Старик, торопясь и волнуясь, сбивчиво говорил что-то. Потом, пригнув к себе голову мужчины, самозабвенно прижался к ней губами. Осторожно освободившись от его пальцев, тот взошел на подножку, скрылся в вагоне. Но через секунду высунулся со свертком в руке. Поезд уже трогался. Что-то сказав старику, который семенил возле подножки, мужчина, примерившись, бросил ему сверток. Старик, не отрывая от него взгляда, отчаянно закивал головой, поскользнулся и еле удержался на ногах…

Поезд ускорял ход. Видимо, капли дождя попали мужчине за воротник, потому что он втянул голову и, недовольно посмотрев вверх, спрятался под крышу. И, уже из укрытия помахав старику рукой, широко, дружелюбно улыбнулся…

В промозглой дали скрылись последние вагоны, уже погас и перестук колес, а старик все стоял, сжимая в руке смятую шапку, которой долго махал вслед ушедшему поезду. Дождинки стекали с его редких волос.

— Отец, наденьте шапку. Простудитесь! — не выдержав, сказал я, подойдя к нему.

Тяжело дыша, он ничего не ответил, по-прежнему растерянно вглядываясь вдаль.

— Шапку-то наденьте! — повторил я, тронув его за рукав.

— Ась? Ничего, ничего… — туманно глянув на меня, пробормотал старик.

Он старательно примял шапку рукой. Темные капли падали с нее на морщинистое лицо, стекали по жилистой коричневой шее А он стоял, как бы ничего не чувствуя, не замечая. Мы вместе зашли под крышу пакгауза, где до этого укрывался от непогоды я.

— Знакомого встречали? — спросил я, лишь бы что-то сказать.

— Васятка проехал. Сынок, — подняв мутно-голубые глаза, пояснил старик.

И такая нежность прорвалась в его голосе, будто сейчас расстался он не с грузным немолодым мужчиной, а маленьким беспомощным малышом!

— На курорт отправился отдыхать. В какое место, запамятовал… Поехал, значит, — добавил старик и неловким движением вытер ладонью лицо.

Щемящее чувство жалости к этому старому человеку бередило сердце. Я разглядывал его пальто, надетое ради торжественного случая, основательно намокшее и оттого еще сильней пахнущее нафталином, забрызганные грязью сапоги, на одном из которых обнаружилась круглая заплатка…

— Видать, не свидимся боле! Можно и помирать, — с отчаянной нотой в голосе произнес старик.

И махнул рукой.

Из-за складов вывернула грузовая машина, раскидав лужи, остановилась у границы перронного настила. Старик встрепенулся, начал делать руками знаки вылезавшим из кузова людям. А затем и сам поспешил им навстречу.

Парень в кожаной куртке поспешно расстегнул оттянувшую его плечо квадратную сумку с баяном. Несколько человек окружили старика. С излишним оживлением он что-то рассказывал им.

Понаблюдав эту картину, я решил вернуться в помещение вокзала — и тут увидел сверток, который старик, войдя под навес, положил на один из ящиков, составленных там.