Николай Смирнов - Джек Восьмеркин американец [3-е издание, 1934 г.]

Далеко на дороге мигал слабый фонарь, и машина, лязгая железом, перла на деревню. Шла она вперед, стуча и буксуя на лужах, но сквозь ее шум можно было разобрать, что два голоса — Николки и Яшки — поют песню: «Александровский централ».

Капралов глотнул воздух и бросился бежать, но не к машине, а от нее — к избе Чурасова: сказать, что завтра коммуна начинает пахоту. Он едва успел растолкать Дмитрия, как на улице уже застучал трактор. Капралов и Дмитрий выскочили на крыльцо.

Трактор подкатил к избе и остановился. Весь он был обвешан какими-то мешочками, а сзади, между колес, была привязана железная бочка. С трактора соскочили Николка Чурасов и Джек в кожаной куртке и таких же штанах.

Николка бросился обниматься с Капраловым, а Джек, ни с кем не здороваясь, сказал громко по направлению к крыльцу:

— Ну вот, товарищи, мы и приехали. Накройте-ка машину рогожей да собирайте всех на экстренное заседание!

И потушил на тракторе фонарь.

Экстренное заседание длилось почти всю ночь. Долго собирали членов коммуны. Многие из них только что разоспались, и Николке с Капраловым пришлось поливать их водой. Наконец коммунары сошлись в избе Чурасовых, зевающие и недовольные. И только вид трактора у крыльца заставил всех забыть сон. Но все-таки Яшке пришлось услышать много горьких слов на заседании.

Напрасно он кричал, что время не ждет, и надо потолковать о делах. Каждый хотел вставить свое словечко, и Джека обвиняли во всех неудачах коммуны.

Наконец все упреки были высказаны, все обидные слова произнесены. Яшка получил возможность говорить.

Он начал свой доклад с рассказа о том, как работают на земле в Америке. Там никто не остается на зиму в деревне, разве только богатые фермеры. Работники же едут в те места, где зимой можно получить заработок. Так по американскому обычаю сделал и он в эту зиму.

Тут Капралов возмущенно закричал:

— Что ж у тебя руки отсохли написать, что в Америке такой обычай существует? Нешто мы можем здесь, в Починках, все американские обычаи знать?

Джек ответил, что писем писать не любит, поэтому ничего и не писал.

— Так общее дело вести нельзя! — вставил Маршев. — Раз связался с нами, должен информировать.

Джек сознался, что сделал ошибку, пообещал в будущем писать аккуратно и продолжал свои рассказ. Вкратце сообщил, как работал зимой в мастерских совхоза и как с помощью Николки получил оттуда трактор на две недели. За это время надо поднять всю целину, а также запахать кацауровские поля. Работать придется и ночью, при кострах. Завтра же надо съездить на станцию за плугом и керосином.

Если лошади не идут по целине, пару можно продать, благо цены весной стоят хорошие. Этих денег с лихвой хватит и на керосин, и на смазку для трактора, и на оплату за провоз семян, которые отпущены в городе.

Остальных лошадей надо променять хоть на четверку хороших, он еще осенью об этом думал. Теперь, после неудачи с пахотой, коммунары должны его в этом деле поддержать.

Здесь Бутылкин, а за ним и некоторые другие члены коммуны начали возражать, что нельзя действовать так поспешно — жалко со старыми лошадьми расставаться. Но Джек ответил с запальчивостью, что только так и можно работать. Если каждый будет жалеть свою паршивую лошадь и курицу, то мечтать о хорошем хозяйстве нечего. Большинством голосов однако постановили вопрос о лошадях отложить.

Посыпались замечания. Непонятно было, как на тракторе пахать день и ночь. Оно, конечно, трактор — машина и не устает, но ведь люди-то с работой не знакомы.

Тут Капралов вмешался, сказал, что лично он с трактором справится: ему во время военной службы приходилось ездить на танках.

— Остальных научим, — сказал Джек. — Надо, чтоб четыре тракториста было. Каждый будет по шести часов пахать. А на лошадях пусть пары поднимают.

Маршев сказал:

— Я хочу на тракторе.

— Ладно, — ответил Джек. — Так четверку и составим! Ты, Николка, Капралов и я. Еще пару женщин обучим. Ведь на тракторе пахать — не за плугом ходить: силы не требуется.

Поговорили и о Кацауровке. Хотя ребята с собой бумаги на имение не привезли, им было обещано в городе, что Кацауровка отойдет к коммуне.

— На этих днях коров туда переведем для верности, — сказал Николка. — И работниц перебросим.

— Ведь у нас потелились коровы-то, — сказал Дмитрий Чурасов и улыбнулся. — Теперь в стаде шесть телят уж лишних.

— И телят в Кацауровку отправим, — заявил Джек. — В Кацауровке и гряды заложим под «вирджинию». Если руки свободные останутся, начнем дом разбирать адмиральский послезавтра. Я и веревку привез специальную, чтоб колонны валить. В ней двадцать метров.

Джек пошел к трактору и принес веревку.

Тут уж ребята смеяться начали.

Бутылкин закричал:

— Ты, Жек, опять про свое! Я уж думал, что ты за зиму про дом-то забыл. Уж больно за дело сердито берешься. Нешто могут быть весной свободные руки?

— Да ведь за нас трактор работать будет, — разъяснил Джек. — И коровы в одном помещении меньше ухода требуют. Должен народ освободиться.

Об этом спорить не стали. Надо было распределить, кто на другой день что делает. Капралов переписал на лист всех работников и работниц и против каждого имени обозначил: кто пашет, кто на станцию едет, кто трактором управлять учится. Совсем уж рассвело, когда Джек объявил собрание закрытым.

Дома Джек не стал много разговаривать с матерью. Сказал Пелагее только, чтоб она с утра ехала пахать пары на общее поле.

Пелагея от радости, что сын вернулся, совсем одурела. Забыла ему даже сразу про американские письма сказать. Но Джек сам спросил о письмах и сел к окну их читать.

Пелагея задремала на печке, но потом вдруг проснулась от крика:

— Триста пятьдесят долларов!..

Это Джек кричал. Пелагея испугалась и спросила шопотом:

— Яш, а Яш, может, тебе воды подать?

Но Яшка ответил:

— Ничего мне не надо.

И опять принялся читать.

Только с каждым письмом становился он все грустнее и грустнее.

Когда читал последнее, то Пелагее показалось даже, что он плачет.

Татьяна Кацаурова невесело провела зиму. С отъездом старшего брата Валентина в Кацауровке жить стало труднее. Особенно тяжело доставались дрова. Раньше в лесу работали братья, а теперь Анатолий отказался ехать один, и вместе с ним пришлось пилить лес поочередно Татьяне и Дуне.

Работа эта была трудная и утомительная. С непривычки от пилы болели руки и спина.

Перед новым годом Анатолий получил от Валентина письмо, но Татьяне его не показал. Сказал только, что брат приглашает его приехать в Москву на недельку. На билет у Анатолия денег не было, и он уговорил Татьяну продать на сорок рублей сена. Обещал, что из Москвы сейчас же вышлет телеграфом сто рублей, а потом переведет деньги, полученные за адмиральскую рукопись.