Александр Винник - Приметы весны

Взяли домработницу. Клаву Бутько. Двадцатилетнюю деревенскую девушку, смущавшуюся, немного напуганную непривычной обстановкой, худенькую и стройную. Рядом с Шурочкой — высокой, полной, здоровой — она казалась совсем ребенком, и Коваль невольно подумал: «Это все равно, что дочка за мамой ухаживать будет». Но Клава Бутько старательно делала все, что ей поручали, и заслужила одобрение даже Веры Павловны, пришедшей однажды к Шурочке.

— Вам повезло, — сказала Вера Павловна. — С моей Соней не так легко сладить… Вы знаете, мы люди не жадные, у нас в доме всего вдоволь… Но она ест! Ужас!.. А работать не любит. То у них собрание, то гулять хочет пойти… Восьмичасовой рабочий день, отпуск… В общем, одна морока.

Коваль первое время испытывал неловкость, когда Клава, чужой человек, убирала кровать, как это делала раньше Шурочка. Но постепенно свыкся. И был доволен, потому что была довольна Шурочка. Она много раз об этом говорила.

Но однажды Шурочка пришла и сказала, что хочет оставить работу.

— Неужели твоей зарплаты нам не хватит на двоих и на домработницу? — спросила она.

Коваль растерялся и не знал, что ответить.

— Вера Павловна тоже говорит, что неудобно мне работать. Ты же начальник цеха!

Коваль удивленно взглянул на Шурочку, как будто только сейчас впервые ее увидел, и сказал с досадой:

— Как хочешь.

С некоторых пор Гусев стал пользоваться особой благосклонностью у Коломийца. Сигов как-то сказал Коломийцу о своем отношении к Гусеву, но Федор Кузьмич с улыбкой заметил ему:

— Я думаю, это у тебя личная неприязнь. Когда-то поспорили в цехе — до сих пор обиды забыть не можешь.

— Не в обиде дело. Обидеть он обидел не только меня, но и других. Только не в этом дело… Чувствую я, что не наш это человек.

— Но у тебя ведь нет никаких оснований подозревать в нем врага.

— Фактов нет… Но я ему не доверяю. Скользкий он какой-то. Мне кажется, что подкрасился под старого интеллигента-консерватора. Затаился. Ждет…

— Я думаю, ты ошибаешься… Он застрял одной ногой в прошлом. Хочет вытянуть ногу и пойти рядом с нами, но боится, что калоша останется в грязи. Жалко… Он и оглядывается.

— Насчет калоши, может быть, и хорошая острота, только я бы на твоем месте воли особенно ему не давал.

На всякий случай Коломиец после разговора с Сиговым позвонил в отдел кадров, вызвал Щетинина и попросил его захватить личное дело Гусева.

Коломиец недолюбливал Щетинина и встретил его сухо. Это, однако, нисколько не обескуражило Щетинина. Он вошел в кабинет четким военным шагом, на секунду улыбнулся, здороваясь с Коломийцем, но тут же заставил улыбку соскользнуть с лица и, хлюпнув сердито носом, отчеканил:

— Явился по вашему приказанию.

— Хорошо, садитесь. Каково ваше мнение о Гусеве? — с места в карьер спросил Коломиец.

Не раскрывая папки, которую он держал в руках, Щетинин без запинки произнес:

— Отец — инженер, до революции работал на Гартмановском заводе в Луганске, ныне Ворошиловград, мать-домохозяйка. Отец по линии своего отца — немец, Михель Эдуардович, но родился в России и жил в России. Мать — русская, дочь юриста, защитника…

— Зачем мне отец и мать? — нетерпеливо перебил Коломиец. — Я спрашиваю, какого вы мнения о самом Гусеве?

Щетинин хлюпнул носом.

— О Гусеве?.. — Он раскрыл папку и принялся читать — Гусев, Мстислав Михайлович, родился в 1885 году, отец — инженер, до революции работал на Гарт…

— Хватит об отце. Я спрашиваю о Гусеве.

Быстрыми испуганными глазками Щетинин пробежал анкету.

— В революционном движении не участвовал… в белой армии не служил… в оппозициях не участвовал…

Он поднял голову и обрадованно, точно ему удалось наконец докопаться до самой сути, сказал:

— Вроде ничего. Все правильно. Под судом и следствием не был, наград не имеет, женат, жена — Вера Павл…

— Обождите, товарищ Щетинин, — остановил его Коломиец. — Вы мне анкету читаете, а я вас спрашиваю: какого вы мнения о Гусеве. Вы же знаете его не первый год.

— Конечно. Я всех знаю, я здесь с тысяча девятьсот шестнадцатого года. Все помню, всех знаю…

Коломиец подбодрил его взглядом.

— Поэтому я и обратился к вам. Я хотел бы знать ваше личное мнение о Гусеве.

Щетинин понимающе закивал головой.

— Старый спец. Отец — инженер… До революции служил на Гартмановском заводе…

Коломийцу хотелось выругаться, но он сказал спокойно:

— Благодарю вас за сведения. Все ясно.

— Очень рад, — отчеканил Щетинин и аккуратно начал складывать бумажки в папку. — Хороший человек! — сказал он задумчиво.

— Вы о ком?

— О ком же… О Гусеве.

Коломиец насторожился.

— А вы откуда знаете? — спросил он с издевкой.

— Как же? Третий год вместе рыбу удим… Рыболов он, и я тоже.

— Вы часто с ним встречаетесь?

— Каждый выходной день почти. С четырех утра как засядем — и до самого вечера. Душевный человек.

— А политические взгляды?.. Как он относится к советской власти?

— Наш, весь наш, — хлюпнул носом Щетинин. — Он за советскую власть грудью… Только отец у него, сами видите, не пролетарский…

— Ясно. Можете идти.

После разговора со Щетининым не хотелось верить Гусеву, но Коломиец подумал: «Если даже такой придира, как Щетинин, говорит, что это хороший человек, значит колебаться нечего».

Тем более, что Гусев оказался очень полезным человеком. Технический отдел нельзя было обвинить в консерватизме, хотя именно этого опасались после назначения Гусева. Мстислав Михайлович горячо поддерживал все новое, в последнее время активно включился в общественную работу. Коломиец заметил, что это — человек, умеющий постоять за себя и за свой завод.

— Простите за легкомысленное сравнение, — сказал однажды Гусев, — но, так же как в торговле, так и всюду, важно не только изготовить хороший товар, но и суметь преподнести его покупателю, показать товар лицом. Мы иногда переоцениваем свои успехи, но нередко и принижаем себя.

Последнее время на завод все чаще наведывались журналисты. Их привлекала история с цыганом Михо, да и завод хорошо работал.

И все чаще Коломиец стал направлять приезжающих журналистов к Гусеву.

— Я охотно занялся бы с вами, — говорил он, — но очень занят. Прошу вас обратиться к товарищу Гусеву, начальнику технического отдела, он даст вам все необходимые сведения.

И Гусев действительно вполне удовлетворял любопытство любого журналиста. Он водил приезжего по заводу, знакомил его с процессами производства, со стахановцами. Не ожидая расспросов, сам рассказывал о трудностях, возникавших в работе завода, и о том, как они преодолевались, умел к месту, неназойливо вставить фамилию директора и секретаря парткома завода, причем как раз в такой связи, что эти строки обязательно попадали в статью.