Вениамин Каверин - Девять десятых

Матрос, с размаху влетевший в комнату, где сидел Шахов, сам хорошо не знал, что он должен сделать.

— Арестованный? Освободить! — закричал он казакам, хотя те ничем не препятствовали освобождению Шахова. Тут же он бросился к Шахову, схватил за руки и потащил в коридор.

— Взяли Гатчину? Гатчину взяли, что ли? — торопливо спрашивает Шахов.

— Сама взялась! — весело прокричал матрос. — Перемирие, что ли! Пленными меняемся!

И хотя матрос сам хорошо не знал, заключено ли в самом деле перемирие и будут ли меняться пленными, Шахов ему тотчас же поверил.

— Где тебя взяли? — закричал матрос.

(Кричал он также без особенной причины, — в коридоре хотя и сильно шумели, но говорить можно было, не повышая голоса.)

— Под Пулковом в плен взяли! — ответил, тоже крича, Шахов.

Матрос радостно завыл и хлопнул его по плечу.

— Спирька Голубков, комендор Второго балтийского экипажа! Как звать?

— Шахов.

— Какого полка?

— Смольнинского красногвардейского отряда.

— А где тут еще пленные?

Шахов не успел ответить — толпа матросов хлынула вниз и разом оттеснила его в один из круговых коридоров. Дворец кишел как муравейник. Солдаты местного гарнизона бродили туда и назад по всем трем этажам. В каждой комнате был митинг. Матросы и красногвардейцы, согласно плану Военно-революционного комитета, «говорили с казаками через головы генералов».

Шахов, потеряв из виду матроса, пошел дальше один. С трудом пробираясь через толпу, он бродил по дворцу, пытаясь отыскать кого-нибудь из своего отряда. Наконец он снова спустился вниз и, незаметно пройдя лишний пролет лестницы, попал в узкий полутемный коридор, в котором гулко отдавались шаги, а свет электрических ламп становился все более тусклым.

Он хотел уже повернуть обратно, когда за беспорядочной грудой оружия, которою пересечен был коридор, услышал голос, показавшийся ему знакомым.

— Тринадцать карабинов, — говорил хмурый мужской голос, — один, два, три, четыре…

— Кто вам позволил здесь распоряжаться? — крикнул другой голос. — Зачем вы считаете оружие?

— Как зачем? Надо же его по счету принять, или как?

— Да, черт побери, поймите же вы наконец, что это не ваше, а наше оружие!

— Чье это ваше?

— Наше, Третьего конного корпуса!

— Идите вы к матери с вашим корпусом, — хмуро сказал первый голос; он продолжал считать — Семь, восемь, девять, десять…

— Согласно условиям перемирия, — раздраженно закричал второй, — все остается в распоряжении Третьего конного корпуса! Если вы сейчас же не уйдете отсюда, я…

— Ладно, ладно. Вам оружие не нужно ни к чертовой матери. Зачем вам оружие? Вы только и знаете по своим стрелять.

— Согласно условиям перемирия…

Хмурый голос окончил подсчет карабинов и принялся за винтовки.

— Вот сосчитаю, да как к вечеру чего не хватит, так тебя же как начальника арсенальной части расстреляю.

Над грудой винтовок, сваленных в кучу поперек коридора, Шахов мельком увидел лицо человека, с таким хладнокровием производившего подсчет чужого оружия.

Оно за последние три дня не очень изменилось, это лицо, только серая щетина выросла еще больше да глаза провалились еще глубже под нависшими старческими бровями.

— Кривенко!

Шахов подбежал к нему, едва не опрокинул столик, на котором красногвардеец записывал казачьи карабины.

— Кто это? Ты? Шахов? Вот как? Тебя, значит, не ухлопали?

Он стиснул Шахову руку.

— Вот это дело! Вот это дело!

Оба они промолчали несколько мгновений, неловко улыбаясь и глядя друг на друга с нежностью. Красногвардеец, открыв рот, переводил глаза с одного на другого.

— Ты, может быть, этого, — пробормотал Кривенко, — может быть, не ел давно? Я тебя сейчас…

Шахов и в самом деле давно ничего не ел, но сейчас ему не до того было.

— Послушай-ка, — спросил он торопливо, — ты мое письмо получил?

— Получил.

— И то тоже?

— И то получил.

— И отправил?

— Отправил.

Шахов вдруг усмехнулся невесело.

— Так, может быть, она… А впрочем, так оно и лучше!

Он замолчал.

Кривенко проворчал что-то, участливо посмотрел на него, хлопнул по плечу и тут же с затруднением почесал голову.

— Ну, и что ж такого? Еще раз напиши.

— Нет, ничего. Ты с отрядом?

— Отряд здесь, в кирасирских казармах.

— Ладно, так я к отряду.

Кривенко присел на опрокинутый табурет и задумался.

— Нет, погоди, мы тебя не в отряд отправим. У нас тут суматоха, путаница, людей не хватает. Надо бы с Турбиным поговорить! — Он с досадой посмотрел на груду еще не просчитанного оружия, — Поднимись в третий этаж, отыщи Турбина. Скажи, что я послал. А я тут пока…

……………………………………………………………………………………………….

На третьем этаже стояли матросские караулы. Было уже четыре часа дня, в Военно-революционный комитет давно уже была послана телеграмма о том, что «Гатчина занята Финляндским полком, казаки бегут в беспорядке и занимаются мародерством», а капитан пущенного ко дну корабля под защитой матросской шинели и синих консервов уже более трех с половиной часов тому назад покинул свой капитанский мостик.

«Турбин? Да ведь это, должно быть, тот самый прапорщик Турбин! Это к нему меня тогда, в городе, из главного штаба посылали. Я так его и не нашел тогда…»

Один из матросов провел его к запасной гостиной, той самой, в которой военный совет при штабе Керенского пять дней назад обсуждал план наступления на Царское Село.

Матрос вошел в гостиную и через несколько минут вернулся обратно.

— Занят. Говорит, что если насчет отряда, так пускай отыщет товарища Кривенко.

— Т-так ваша фамилия, гражданин офицер?

— Подпоручик Лебедев.

— К-какого полка?

— Гвардии Литовского полка, начальник нестроевой роты.

Турбин на листке из блокнота отметил это показание и, морщась, дважды подчеркнул какие-то слова.

— Лит-товского полка?

Офицер смотрел на него, приподняв голову.

— Да, Литовского полка.

— А где стоит Литовский полк?

— В Петрограде на Кирочной улице.

— Так каким же образом вы п-попали в Гатчину?

— Как лицо подчиненное, я был обязан исполнить распоряжение моего командования.

— К-кто приказал вам п-покинуть вашу часть?

— Я выехал из Петрограда двадцать восьмого октября по приказанию капитана Козьмина.

Турбин пробормотал что-то невнятно.

— Однако ж вы, п-по вашим словам, служите в Литовском полку, а оказались в ш-штабе Третьего конного корпуса. Литовский полк к корпусу Краснова не принадлежит.

Офицер хотел возражать.

— Да нет, это н-неважно, — пробормотал нехотя Турбин (видимо, все это — и дело, и самый допрос были ему неприятны до крайности). — Вам известно, по какому поводу вы задержаны?