Михаил Булгаков - «Мой бедный, бедный мастер…»
- Название:«Мой бедный, бедный мастер…»
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Вагриус
- Год:2006
- Город:Москва
- ISBN:978-5-9697-0364-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Михаил Булгаков - «Мой бедный, бедный мастер…» краткое содержание
Известный знаток творчества Михаила Булгакова В. И. Лосев реконструировал историю создания одного из самых известных романов XX века. В томе представлены все сохранившиеся важнейшие редакции романа. Каждый из текстов заметно отличается от последующих, каждый по-новому интерпретирует описываемые события и героев «закатного» романа, добавляя к ним новые яркие штрихи…
Представлен в томе и канонический текст «Мастера и Маргариты».
Для любящих творчество М. А. Булгакова чтение этого подробно и со знанием дела откомментированного тома — увлекательнейшее занятие. Читатель проследит эволюцию замысла, увидит, как крепла рука мастера, как преображалось произведение, связанное тончайшими нитями с современной писателю действительностью.
В оформлении использованы фрагменты иллюстраций Б. А. Маркевича к роману М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
«Мой бедный, бедный мастер…» - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
— Светильники зажег, двух гостей пригласил,— как бы в тон Ешуа сквозь зубы говорил Пилат, и глаза его мерцали.
— Да,— удивленный осведомленностью прокуратора, продолжал Ешуа,— попросил меня высказать свой взгляд на государственную власть. Его этот вопрос почему-то чрезвычайно интересовал.
— И что же ты сказал? — спросил Пилат.— Или ты скажешь, что ты забыл, что говорил? — в тоне Пилата была безнадежность.
— В числе прочего я говорил,— сказал арестант,— что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти кесаря и вообще никакой власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где не надобна никакая власть.
Пилат послал страшный взор говорящему, с ненавистью оглянулся на секретаря, который записывал слова говорящего.
— На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной власти, чем власть кесаря Тиверия! — Голос Пилата, сорванный и больной, разросся.— И не тебе, безумный преступник, рассуждать о ней! — Пилат закричал по-латыни: — Оставьте меня с ним наедине, здесь оскорбление величества.
Конвой поднял копья, стуча подкованными калигами, вышел с балкона, остановился в саду, туда же вышел и секретарь, постаравшийся скрыть свое изумление.
Молчание на балконе некоторое время нарушала только замысловатая песня воды в фонтане. Пилат видел, как вздувалась над трубочкой водяная тарелка, как отламывались ее края, как падали струйками.
Заговорил арестант первым.
— Я вижу, что совершилась какая-то беда из-за того, что юноша из Кириафа передал мои слова. У меня есть предчувствие, что с ним случится несчастье, и мне его очень жаль.
Пилат усмехнулся, и в этой усмешке была и злоба, и жалость.
— Я думаю,— сказал прокуратор,— что есть кое-кто на свете, кого бы тебе следовало пожалеть еще ранее Иуды из Кириафа. Ему придется хуже, чем Иуде. Итак, Марк Крысобой, холодный и убежденный палач, люди, которые тебя били и взяли на базаре за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, зарезавшие двух людей, и провокатор Иуда — все они добрые люди?
— Да,— ответил арестант.
— И настанет царство истины?
— Настанет, игемон,— убежденно сказал Иешуа.
— Оно никогда не настанет! — вдруг закричал Пилат таким страшным голосом, что Иешуа отшатнулся. Так кричал Пилат в Долине Дев своим всадникам слова: «Руби их! Руби их! Крысобой-великан попался!» Он еще повысил сорванный когда-то командный голос, выкликая слова так, чтобы их слышали в саду:
— Преступник, преступник, преступник!
Затем он понизил голос и сказал:
— Иешуа Га-Ноцри, веришь ли ты в богов?
— Верю в одного Бога,— ответил арестант.
— Так молись ему сейчас, изо всех сил молись, чтобы он помутил разум Каиафы. Если же этого не случится, Ешуа Га-Ноцри, ты сегодня умрешь! Жена, дети есть? — тоскливо спросил Пилат.
— Нет, я один.
— Ненавистный город,— пробормотал вдруг Пилат и передернул плечами, как будто озяб, а руки потер, как бы обливая их,— а тебя бы лучше зарезали накануне твоих речей, право, это было бы лучше!
— А ты меня бы лучше отпустил, игемон,— вдруг попросил арестант,— за что ты меня хочешь убить?
Лицо Пилата исказилось судорогой, он обратил к Иешуа воспаленные, в красных жилках белки глаз и сказал:
— Ты думаешь, несчастный, что римский прокуратор может отпустить человека, говорившего то, что говорил ты? Безумец! {194} Или ты думаешь, что я готов занять твое место? За что? Я твоих мыслей не разделяю! Нет! Довольно об этом! И слушай меня: если с этой минуты ты произнесешь хоть одно слово с кем-нибудь, хоть одно слово, берегись меня! Не разжимай рта! Берегись!
— Игемон…
— Молчать! — вскричал Пилат и бешеным взором проводил ласточку, опять впорхнувшую на балкон.— Ко мне! — крикнул Пилат.
Когда на этот зов вернулся секретарь и конвой, Пилат объявил, что утверждает смертный приговор, вынесенный Синедрионом преступнику Иешуа Га-Ноцри. Секретарь торопливо записал сказанное Пилатом.
Через минуту перед прокуратором стоял вызванный им кентурион Крысобой. Ему прокуратор сухо приказал сдать преступника другому кентуриону, накормить перед казнью, не бить, но заставить его молчать, а солдатам запретить под угрозою тяжкой кары говорить с преступником или даже отвечать на его вопросы.
По знаку Марка вокруг Иешуа сомкнулся конвой и вывел его с балкона.
Когда же Крысобой вернулся, прокуратор приказал ему немедленно отправить все, что нужно для казни, то есть столбы, цепи, в сопровождении легионеров на Лысую Гору.
Затем он вызвал к себе легата легиона, попросил его выстроить на площади у помоста лифостротона когорту для объявления приговора осужденным преступникам и кроме того передать командиру кавалерийской алы, чтобы она была готова к отправлению на Лысую Гору, чтобы ее оцепить.
Этим не ограничились распоряжения прокуратора. Сухим и безразличным голосом он приказал секретарю пригласить к себе на последнее совещание первосвященника Иосифа Каиафу, а затем, немного погодя, еще двух членов синедриона.
Когда солнце поднялось до самой высокой точки, до которой оно могло подняться, в саду дворца встретились наедине прокуратор и первосвященник иудейский Иосиф Каиафа. В саду было тихо, но острым слухом уловил прокуратор дальнее низкое ворчание, над которым взмывали по временам слабенькие крики, и понял, что там на площади, где возвышается каменный тяжкий помост — лифостротон, уже скопилась в волнении толпа, ожидающая приговора над разбойниками, и в толпе этой кричат беспокойные продавцы воды.
Прокуратор начал с того, что пригласил первосвященника войти на балкон, в тень, но первосвященник извинился и отказался, сославшись на то, что закон не позволяет ему это сделать накануне праздника.
Тогда Пилат заговорил. Он сказал, что разобрал дело и четвертого арестованного в эти дни, именно — Иешуа Га-Ноцри, и согласился с мнением Синедриона о том, что Га-Ноцри необходимо казнить, и утвердил смертный приговор.
Таким образом, к смертной казни, которая должна была исполниться сегодня, приговорены четверо — Дисмас, Гестас, Вар-Равван и Га-Ноцри.
Первые двое взяты римской властью, числятся за прокуратором и, следовательно, о них здесь речь идти не будет.
Последние же — Вар-Равван и Га-Ноцри — взяты Синедрионом. Согласно закону, одного из двух преступников нужно будет отпустить на свободу в честь наступающего сегодня великого праздника Пасхи.
Итак, прокуратор желает знать, кого из двух преступников желает освободить Синедрион — Вар-Раввана или Га-Ноцри?
Каиафа склонил голову, в знак того, что вопрос ему ясен, и тихо сказал:
— Синедрион просит отпустить Вар-Раввана.
Прокуратор знал, что ответит ему первосвященник, он твердо знал это, и задача его заключалась в том, чтобы показать, что ответ Каиафы вызывает его изумление.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: