Михаил Булгаков - «Мой бедный, бедный мастер…»

В аллеях на скамейках появилась публика, но опять-таки на всех трех сторонах квадрата, кроме той, где были наши собеседники.

И голоса под липами теперь звучали мягче, по-вечернему.

«Как же это я не заметил, что он наплел целый рассказ? — подумал Бездомный в изумлении.— Ведь вот уж и вечер! А может, это и не он рассказывал, а просто это мне приснилось?»

Но надо полагать, что все-таки рассказывал профессор, иначе придется допустить, что то же самое приснилось и Берлиозу, потому что тот сказал, внимательно всматриваясь в лицо иностранца:

— Ваш рассказ чрезвычайно интересен, хотя он и совершенно не совпадает с евангельскими рассказами.

— Помилуйте,— снисходительно улыбнувшись, отозвался профессор,— если мы начнем ссылаться на Евангелия как на исторический источник…— он еще раз усмехнулся, и Берлиоз осекся, потому что буквально то же самое он сам говорил Бездомному, идя с ним по Бронной к Патриаршим прудам.

— Это так,— сказал Берлиоз,— но боюсь, что никто не может подтвердить, что все это было, как вы нам рассказывали.

— О, нет! Это может кто подтвердить! — на ломаном языке и чрезвычайно уверенно отозвался профессор и вдруг таинственно поманил обеими руками приятелей к себе поближе.

Те наклонились к нему, и он сказал, но уже без всякого акцента, который у него, очевидно, то пропадал, то появлялся, черт знает почему:

— Дело в том, что я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда Пилат разговаривал с Каиафой, и на лифостротоне, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас — никому ни слова и полнейший секрет — т-сс!

Наступило молчание, и Берлиоз побледнел.

— Вы… вы сколько времени в Москве? — дрогнувшим голосом спросил он.

— А я только что сию минуту приехал в Москву,— растерянно ответил профессор, и тут только приятели догадались заглянуть ему в глаза как следует и увидели, что левый, зеленый, у него совершенно безумен, а правый пуст, черен и мертв.

«Вот тебе все и разъяснилось! — подумал Берлиоз в испуге.— Приехал сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших. Хорошенькая история!»

Да, действительно, объяснилось все: и завтрак у Канта, и дурацкие речи про постное масло, Аннушку и отрубленную голову, и все прочее — профессор оказался сумасшедшим.

Берлиоз был человеком не только сообразительным, но и решительным. Откинувшись на спинку скамьи, он за спиною профессора замигал Бездомному — не противоречь, мол, ему,— но растерявшийся поэт этих сигналов не понял.

— Да, да, да,— возбужденно заговорил Берлиоз,— впрочем, все это возможно, даже очень возможно, и Понтий Пилат, и балкон… А вы один приехали или с супругой?..

— Один, один, я всегда один,— горько ответил профессор.

— А ваши вещи где же, профессор? — вкрадчиво спросил Берлиоз.— В «Метрополе»? Вы где остановились?

— Я — нигде! — ответил полоумный немец, тоскливо и дико блуждая зеленым глазом по Патриаршим прудам.

— Как?! А… где же вы будете жить?

— В вашей квартире,— вдруг развязно ответил сумасшедший и подмигнул.

— Я… я очень рад,— пробормотал Берлиоз в смятении,— но, право, у меня вам будет неудобно… А в «Метрополе» чудесные номера, первоклассная гостиница…

— А дьявола тоже нет? — вдруг весело осведомился больной у Ивана Николаевича.

— И дьявола…

— Не противоречь! — шепнул одними губами Берлиоз, обрушиваясь за спину профессору и гримасничая.

— Нету никакого дьявола! — растерявшись от всего этого, вскричал Иван Николаевич не то, что нужно.— Вот наказание. Перестаньте вы психовать!

Тут безумный расхохотался так, что из липы над головами сидящих в сумерках выпорхнул воробей.

— Ну, уж это положительно интересно,— трясясь от хохота, проговорил профессор,— что же это у вас, чего ни хватишься, нету! — Он перестал хохотать внезапно и, что вполне понятно при душевной болезни, после хохота впал в другую крайность — раздражился и крикнул сурово: — Так, стало быть, нету?!

— Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь, профессор,— забормотал Берлиоз, опасаясь взволновать больного еще больше,— вы посидите минуточку с товарищем Бездомным, а я только сбегаю на угол, позвоню по телефону, а потом мы вас и проводим, куда вы хотите, ведь вы не знаете города…

План Берлиоза был правилен: добежать до ближайшего телефона-автомата и сообщить куда следует о том, что вот-де, приезжий из-за границы консультант сидит на Патриарших прудах в состоянии явно ненормальном. Так вот, чтобы приняли меры, а то получится какая-то неприятная чепуха.

— Позвонить? Ну что ж, позвоните,— печально сказал больной и вдруг страстно попросил: — но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует! О большем я вас не прошу. Имейте в виду, что на это существует седьмое доказательство, и уж самое верное!

— Хорошо, хорошо,— фальшиво-ласково говорил Берлиоз и, подмигнув расстроенному поэту, которому вовсе не улыбалась мысль караулить сумасшедшего, устремился к тому выходу, что был на углу, где сходились Бронная и переулки…

А профессор тотчас же как будто выздоровел и посвежел:

— Борис Петрович! — крикнул он вдогонку Берлиозу.

Берлиоз вздрогнул, повернулся, но постарался утешить себя мыслью, что имя и отчество его профессор узнал тоже через газету; а тот прокричал, сложив руки рупором:

— Не прикажете ли, я велю дать телеграмму вашему дяде в Киев?

И опять передернуло Берлиоза. Откуда же сумасшедший знает о существовании дяди в Киеве? Ведь об этом ни в каких газетах ничего не сказано. Эге-ге! Уж не прав ли Бездомный? Может быть, документы-то эти ничего и не значат… Ах, какой странный субъект! Звонить, звонить! Сейчас же звонить! Его быстро разъяснят!

И уж не слушая больше, Берлиоз побежал дальше.

И тут со скамейки у самого выхода на Бронную навстречу редактору поднялся в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца соткался из жирного зноя. Только сейчас он был уже не воздушный, а обыкновенный, плотский, и в предвечерье Берлиоз отчетливо разглядел, что усики у него как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки. Борис Петрович даже попятился, но несколько успокоил себя мыслью, что это глупое совпадение и что вообще сейчас об этом некогда размышлять.

— Турникет ищете, гражданин? — треснувшим тенором осведомился субъект.— Сюда пожалуйте! Прямо и выйдите, куда надо. С вас бы за указание на четверть литра… бывшему регенту! — кривляясь, субъект наотмашь снял жокейский картузик.

Берлиоз не стал слушать попрошайку и ломаку регента, быстро тронулся к турникету и взялся за него рукой. Он повернул рогатку и уже собирался шагнуть на рельсы, как над ним вспыхнул красный и белый свет — загорелась перед лицом в стеклянном ящике надпись «Берегись трамвая!!»