Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли

— Приятно возвратиться в свой родной удел! — сказал Скрепин, устраиваясь на заднем сиденье машины рядом с Груздевым и позевывая. — Здорово всхрапнул я в самолете? — И не ожидая ответа, полушутя: — Всю жизнь мучит меня этот храп проклятый… Другой раз привалился бы где, ан нет, торчи как гвоздь, вздремнуть — думать не смей.

Скрепин еще раз зевнул и сразу захрапел.

Прав он: приятно вернуться домой даже тогда, когда тебя никто не ждет. Вон факел опять мигает сквозь туман.

«Может, и ни к чему мы такой фронт работ развернули, не справляясь с освоением найденных богатств? Этак для потомства ничего не оставим, и заклеймит оно нас, как хищников».

Завиднелся ярко освещенный корпус первой на промыслах ЭЛОУ — электрообезвоживающей установки по очистке нефти от примесей воды и солей. Семен Тризна страшно гордился этой установкой, но освоение ее долго тормозилось, пока инженеры Груздева не предложили промывать трубки теплообменников струей горячей воды под большим давлением. Народ думает, беспокоится, дерзает, и это кипение снимает даже тот нагар, что оседает в чиновно-бюрократических инстанциях.

«Почаще бы проводились съезды изобретателей!» — вспомнил Груздев сожаление Федченко и приказал Глендем следовать за машиной Тризны, свернувшей на ЭЛОУ. — На местах-то мы много внимания уделяем рабочей смекалке. И шуму у нас вокруг наших заводских рационализаторов достаточно. Но получается так, что ценнейшие предложения изобретателей-одиночек маринуются в комитете по изобретениям годами. И пожаловаться некуда: союз наш — ВОИР, вроде МОНРа, — миллионная организация: утонули в нем изобретатели!

Машина Тризны вдруг остановилась, сдала шина. Пока шофер топтался в зыбком сумраке возле багажника, выволакивая домкрат и запасное колесо, Семен Семенович пересел к Груздеву.

Проснувшийся Скрепин стал прикидывать вслух, что еще нужно сделать, чтобы закончить к весеннему паводку водозаборы. Перед войной он работал на Сахалине, на Охинских нефтепромыслах. Масштабы работ в Татарии поражали его, но до сих пор он любил хвалиться «своим» Дальним Востоком.

— У нас в Охе, — сказал он Тризне, — чтобы добыть тонну нефти, много труда надо вложить. Есть такие скважины, где в сутки добывают качалками не больше ста килограммов. Большей частью они неглубокие и очень густо расположены: кое-где до пяти метров.

«Ну, сел на своего конька», — подумал Груздев ласково: по душе ему были жизнерадостность Скрепина и его влюбленность в нефть.

Въехали в Светлогорск поздно ночью. Дождь лил как из ведра, и на залитых водой улицах, точно в реке, отражались огни фонарей и освещенные окна. Скрепин первым, спасая покупки под полой плаща, вышел у своего дома с полисадником, в котором блестели мокрые кусты сирени. Алексей Груздев мог бы переночевать в особняке для приезжих, но он торопился на завод, и непогода его не страшила. Однако мысль о встрече секретаря горкома с женой и сыновьями вызывала в воображении собственную квартиру в Камске. Никто не откроет дверь… Голые окна, учрежденческий диван под белым чехлом в столовой. Холодная в своей опрятности холостяцкая кровать. В кабинете письменный стол, заваленный бумагами: дела, дела, дела…

И вдруг Алексею не захотелось тащиться по дороге под ливнем, так хлеставшим по стеклам машины, что почти ничего не было видно.

Тризна, почувствовав настроение товарища, сказал:

— Переночуй у нас. Поужинаем, потолкуем о том, о сем, а утром быстро доедешь.

Груздев согласился с радостью, спугнувшей ощущение одиночества, не в первый раз подбиравшееся к нему.

Уже в передней квартиры Семена Тризны ощущалась зажиточность семьи — все забито вещами: большое зеркало с дорогими бра по обе стороны, затейливая, но удобная вешалка, яркая ковровая дорожка на полу, термометр, барометр и старинные часы на стене.

— Как у частного врача! — заметил Груздев не то с одобрением, не то снисходительно.

Вдобавок вкусно пахло домашним печеньем и почему-то клубникой, хотя время ягод давно прошло.

Танечка выкатилась из столовой в длинном голубом капоте, с белой шалью на плечах; увидев гостя, весело всплеснула руками, на полных щеках улыбчиво заиграли ямочки.

Вошли в столовую, по-кавказски убранную коврами, залитую ярчайшим светом лампы под оранжевым абажуром. В массивной вазе на пианино — букет астр. За стеклянными дверками буфета блеск фарфора и хрусталя, и стол сервирован, как для парадного ужина.

Светло, тепло, и странно думать, что на дворе бушует почти осенняя буря.

— Дом, как говорится, полная чаша. — Груздев сел на тахту, покрытую ковром, спадавшим со стены. — Неплохо живете, Татьяна Сидоровна. Все обрастаете.

— А что нам? — Танечка задорно остановилась у стола, переставила тарелку с поджаренным куском телятины. — Трое в семье работают, получают прилично, я только реализую. Все к тому идем.

— К чему? — придирчиво, со скрытым раздражением спросил Груздев.

— Ну… — Она хотела сказать «к коммунизму», однако тон Алексея насторожил ее. — К зажиточной жизни.

— Это несомненно! — Груздев окинул взглядом стол. — Вы еще не обедали?

— Что вы! Мы с Юриком и Юлией обедали. Я всегда говорю Сене: «Правильное, то есть вкусное и своевременное, питание — залог здоровья». А он на работе, как ребенок заигравшийся, забывает даже стакан чаю выпить вовремя. Вот сегодня… Надо же было: прямо с самолета ехать на какую-то установку!

— «На какую-то установку!» — с мягким укором повторил Груздев. — На ЭЛОУ мы заезжали, дорогая Татьяна. Когда-то вы были в курсе всех наших дел, а теперь отстаете.

— Так когда же мне? — Танечка еще что-то передвинула на столе и, обернувшись к двери, крикнула: — Маруся, давайте заливное! — И по тому, как она приняла из рук Маруси украшенное зеленью блюдо и начала устраивать его среди пышной сервировки, было видно, что еда в этом доме — дело священное.

«Вот вышла бы Надя за Юрия, то-то закормила бы ее свекровушка!» — подумал Груздев, взглянув на Семена, и ему стало обидно за него.

Когда заезжали на ЭЛОУ, там Семен Тризна был совсем другой: увлекал заразительным азартом и знанием дела, а дома походил на заплывшего жирком лавочника. Всем тут, конечно, верховодила Танечка, целиком погруженная в домашнее хозяйство и в своем самодовольстве уверенная, что идет к коммунизму.

Груздеву опять вспомнился дом Щелгунова, его дети, Христина… «Детей мы с малых лет приучили к самообслуживанию, — говорил Щелгунов. — Когда они не боятся физической работы, то во всем деловые получаются человечки. Любой быстро оденется, постель уберет, младшему поможет собраться в ясли или в садик. Такая самодисциплина хорошо сказывается и на занятиях в школе».