Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли

Наде особенно нравились мосты пневматики — настилы из тонких голубых трубок, покрывающие стены на пультах управлений. К каждому прибору-автомату и на земле, и в подоблачной высоте тянется такая номерная труба с воздухом. От этого завод кажется одухотворенным, он будто дышит.

Закончив дежурство на установке, Надя шла к Пучковой — показать чертеж для московского заказа, но по пути ей захотелось заглянуть в компрессорную платформинга, где будет сохранена электропроводка на взрывоопасных двигателях.

По заляпанным цементом доскам девушка поднялась в светлое бетонированное помещение, звонко ступая по железному полу, пошла вдоль ряда компрессоров и массивных фильтров высокого давления.

В компрессорной еще тихо, поэтому гулко раздаются голоса работающих монтажников. Большие окна все на одной стене — к пустырю, где будет зеленая зона завода. В случае «хлопка» взрывная волна выбьет стекла окон и на этом погаснет. Но «хлопок» — страшная шутка, поэтому делается хорошая вентиляция, чтобы газ улетучивался сразу.

Мимоходом Надя трогает стальной фланец фильтра, намертво схваченный болтами. Толщина этих фланцев сразу говорит о мощностях, которые они будут сдерживать.

«Сколько поработали изобретатели, ученые, инженеры, чтобы возникло такое производство, где каждая установка на грани фантастики. Каждый процесс — сказочное перевоплощение вещества. И богатства создаем тоже необыкновенные», — с этой мыслью Надя двинулась дальше и почти натолкнулась на Баркова и Груздева; они разглядывали какую-то бумагу с броским учрежденческим штампом. Понурый вид директора встревожил Надю. Не желая мешать деловому разговору, она хотела повернуть назад, но Алексей Матвеевич уже шагнул к ней, на ходу бросив Баркову:

— Ну вот и все на данном этапе!

— Отказали?

Груздев кивнул, и слезы блеснули в его прижмуренных глазах.

— Эх, Надюша!..

— Вы способны заплакать!..

— От злости да. И от счастья тоже, может быть, прослезился бы. Но убежало мое счастливое времечко. Только в рабочую упряжку еще гожусь.

— Не надо так!

Стараясь ободрить, развеселить, она привстала на цыпочки, провела кончиками пальцев по его глазам.

У него на миг перехватило дыхание от боязни, что вот сейчас он шевельнется и она исчезнет, как сон.

— Я хоть немножко нравлюсь вам?

— Да. Очень.

Он взял руки девушки, прижал их к своему лицу.

— Не отпущу!

— Тогда крепче держите!

Им даже в голову не пришло, что, наверное, кто-нибудь видит их первый поцелуй, потому что для себя они все сразу решили.

Спустя несколько дней, когда они после свадебного застолья остались одни в его квартире, он сказал:

— Неужели это правда?

— Да, ведь мы оба хотим быть навсегда вместе, — ответила Надя, но чуть-чуть отстранилась от него.

Так хороша она была в белом платье, осунувшаяся, словно после болезни, так грустно смотрела, что Груздев смутился: какая-то жертвенная обреченность почудилась ему в ней.

— Ты любишь меня? — почти робко спросил он, чувствуя, что не найдет в себе душевных сил добровольно отказаться от нее, если это жертва или просто жалость.

Глаза Нади шаловливо заблестели.

— Я всегда, с детства любила тебя, Алеша.

— Вот этого-то я и боюсь!

— Не надо ничего бояться. У меня сейчас нет никого ближе тебя, потому я и хочу стать твоей женой, — сказала Надя, все еще не решаясь обнять его в безлюдной тишине.

Алексей склонился к ней, любуясь, высоко поднял на вытянутых руках:

— Ты моя жар-птица. Поймал — и не верю своему счастью! Может быть, ты спалишь меня, но я и за то буду благодарен тебе.

Юрий Тризна в майке и трусах стоял у распахнутого окна, неохотно приседая, с мрачным видом делал утреннюю гимнастику. Потрясенный, казалось, неожиданным выбором Нади, он не был на ее свадьбе, сразу выехав в Светлогорск на завод пластмасс. Трехдневная командировка, данная Барковым, кончилась, и теперь Юрий мучительно обдумывал, как быть дальше.

Ахмадша, проходя мимо, поклонился ему с дружелюбной улыбкой. Все здесь было мило сейчас беглецу поневоле.

Тихое утро. Парк, раскинувшийся чернолесьем на горе, дремлет, утопая в легкой дымке осеннего тумана. Но город уже не спит: идут на вахту рабочие, шумят грузовые машины и автобусы. Липы, посаженные зимой на главной улице, обещают пышным ростом аромат цветения в недалеком будущем.

Будущее города… О нем говорят и кварталы новых домов, и молодая беременная женщина, идущая к автобусному вокзалу со своим мужем. Этих не привлекает рок-н-ролл, они не сваливают с себя ответственность за свои и чужие дела, не шарят по отцовским карманам, воруя деньжонки на заграничные тряпки и пьянку. Идут, взявшись за руки: он — на вахту, она — чтобы лишние полчаса побыть с ним вместе. Это им и таким, как они, принадлежит будущее города, построенного их собственными руками, им принадлежит будущее всей страны. И еще идут молодые пары. В Светлогорске часто справляются свадьбы, и каждой семье дают отдельную квартиру..

Солнце еще не поднялось над кварталами белых домов с серыми шиферными крышами. В светлых сумерках разносится медноголосый звон московских курантов, потом величаво звучит гимн. Столица шлет материнский привет новорожденному городу:

«Говорит Москва! Доброе утро, товарищи!»

— Доброе утро, мама! — тихо сказал Ахмадша заспанной Наджии, открывшей ему дверь.

— Сыночек! — Наджия всплеснула руками. — Что же ты так?.. Даже записки не оставил! Тебе и горя мало, а мы тебя потеряли, с ног сбились от розысков.

— Ладно, мама! Не о чем теперь горевать, — суховато успокоил Ахмадша: что ни говори, распалось крепкое кольцо дружной семьи.

Уже сидя за столом, спросил:

— Как Хаят?

— Хорошо живет, только Зарифа и Салих совсем ее избалуют, — с материнской ревностью отозвалась Наджия, собирая на стол. — Она на свои скважины ездит теперь в любое время суток. Я уж говорила Салиху, чтобы он запретил ей ходить по лесу ночью. У меня ноги бы от страху отвалились, за каждым кустом косматый Шурале мерещился бы, а ей все нипочем! — Наджия помолчала, туго сжав еще свежие губы. — А про отца и не спрашиваешь!

— Что он?..

— Работает. Добурил-таки скважину на воде, благодарность получил от Совнархоза. Ты разве в газете не читал?

Ахмадша не ответил: стыдно было сознаться, что газеты он и в руки не брал в эти дни.

— Ты почему ничего не ешь, сынок? — обеспокоенно спросила Наджия, пододвигая к нему тарелки с разогретым мясом, крупными помидорами, нарезанными ломтиками, с малосольными огурцами и обваренной крутым кипятком брынзой.

«Похудел! Почернел! Глаза ввалились, будто неделю на вахте простоял!» — мысленно восклицала она, с сокрушением разглядывая своего любимца. С самого младенчества радовал ее тихий, ласковый мальчик: и учился отлично, и по дому помогал. А вот испортила его эта рыжая. Она-то не больно долго скучала по нему!