Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли

— Читали сегодняшние сообщения из Алжира? — совсем уже непоследовательно спросила она Юрия. — Забрались в чужую страну, грабят среди бела дня, а теперь еще бомбят, кровь детей проливают! Просто возмутительно! — Надя энергично ударила кулаком по спинке кресла, и словно тугая пружина развернулась в ней, сорвала ее с места. Легким шагом прошла она мимо Ахмадши, небрежно кивнула ему, будто отбросила его этим кивком, и, не заглянув к отцу, сдерживаясь, чтобы не бежать, устремилась на улицу.

Холодный ветер остудил ее, помог прийти в себя.

«Как нехорошо получилось! — с трудом сообразила она. — Приходила на квартиру отца и даже не поговорила с ним! Но возвратиться не могу. Ни за что!»

Зимняя ночь уже накрыла молодой город густой прозрачной синью. Свет из окон и от уличных фонарей падал то на побелевший от легкого морозца асфальт, то на груды взрытой земли с протоптанными на них гладкими темными дорожками. Нежно и тонко рисовались, выступая из полутьмы, недавно посаженные деревья и кусты, опушенные белой бахромой инея. Над жилыми кварталами, над пустоглазыми еще новостройками бродила луна, и звезды посверкивали в темной синеве прояснившегося небосвода. Выделяясь среди них, медленно прошла какая-то яркая искра, и с крыши высокого дома донесся звонкий мальчишеский голос:

— Спутник! Смотрите, спутник летит!

Люди на улице остановились, подняли кверху головы. Наде до сих пор не удавалось подстеречь эту искру — чудо времени, запросто появлявшееся и над Светлогорском и над Камой. Все видели спутник, все о нем говорили, а Наде не везло: то она была на дежурстве, то погода стояла пасмурная. А сейчас… Может быть, звездочка летела, падая в бездонную пропасть вселенной? Но мальчишка на крыше подал сигнал: спутник летит — наша собственная, советская планета! Смотрите, гордитесь! Какой замечательный сигнал! Какая веселая «воздушная тревога»!

Живая звездочка скрылась, таяла на горизонте, вот уже исчезла совсем, и вдруг кто-то робко притронулся к плечу Нади. Она вздрогнула от радостного волнения и, поняв, что ждала этого, тихо спросила, не смея оглянуться:

— Опять вы?

Ахмадша не ответил, даже не расслышал вопроса: стоял, не снимая руки с плеча любимой женщины, и ждал ее окончательного приговора, а она, будто не замечая его вольности, продолжала смотреть в синеву неба, размытую снизу отсветом уличных фонарей.

Зато Алексей Груздев, шедший к Дронову по просьбе Нади, переданной дедом Матвеем, сразу заметил все. Только что он был счастлив, а сейчас с отчаянием глядел на жену и Ахмадшу, не имея сил ни пройти мимо, ни подойти к ним.

Все-таки он заставил себя приблизиться к жене: на Ахмадшу не смотрел, ни ревности, ни злобы не испытывая к молодому сопернику, только сердечная боль жгла, сжимала клещами горло.

Надя доверчиво и странно спокойно заглянула снизу в его глаза, и он подумал с тоской: «Чего ты вскинулся? Ты же знал об их любви и добровольно подставил голову под обух! Ну вот — принимай заслуженный удар».

Но принять удар он не смог, а, взяв Надю под руку, отстранил ее от Ахмадши, тепло и даже заискивающе посмотрел ей в лицо, и тогда она сказала с какой-то детской уверенностью в своей правоте:

— Почему ты не здороваешься с ним, Алеша? Ведь ты давно знаешь его!

Что можно было возразить? В самом деле, он знал Ахмадшу очень давно. Удивительно серьезный, яснолицый мальчик еще двадцать лет назад пленил его милой непосредственностью. Ласковый мальчик, как он развлекал разведчиков забавными детскими речами!

Груздев неловко повернулся к Ахмадше, осторожно, будто не доверяя себе, сжал в мощной ладони его руку.

— Вот и хорошо! — Надя сразу почувствовала, что смертельно устала, словно перегорела от душевного напряжения, взяла мужа под руку, почти повисла на нем. — Пойдем домой, Алеша! Я просила папу Матвея, чтобы он обязательно позвонил тебе…

Она льнула к Груздеву, но это уже не могло обмануть его: юная женщина искала в нем поддержки, отчаянно хваталась за него, точно падающее дерево, цепляющееся за своих соседей, а душа ее была далеко! И мысли о том, как он ликовал недавно, обжигали Алексея стыдом и печалью.

С тяжелым чувством уезжал Груздев в Москву, неохотно уезжал, а ведь, похоже, успешно решалась важнейшая проблема, которой он отдал лет десять жизни.

Надя много работала в эти дни, была то оживленная, то, ссылаясь на нездоровье, печально-задумчивая. Она проводила его ласково, но сдержанно. Алексею показалось даже, что у нее вырвался вздох облегчения, когда он, простившись, садился в машину.

По пути на аэродром, в самолете, на шумных московских улицах Груздев напряженно и мучительно гадал о том, как сложится его дальнейшая жизнь: уйдет от него Надя или не уйдет? Он не пытался ни угрожать, ни разжалобить ее перед своим отъездом, давая ей полное право выбора, стараясь только не подтолкнуть чашу весов в сторону Ахмадши, — отказаться от нее добровольно он не мог даже мысленно.

— Ну, кажется, сдвинулось наше дело с мертвой точки: союзника приобрели сильнейшего. Теперь Карягин подожмет хвост, — заранее торжествовал Беляков, шагая вместе с Алексеем по каменной брусчатке Красной площади. — Пожалуй, можем себя поздравить? Как вы думаете?

Сошкин, поджидавший друзей у ворот Спасской башни, несколько охладил Белякова:

— Большой вес будет иметь заключение, которое дал Госплан! Все-таки на окончательное рассмотрение материалы передали ему… Инстанция — не обойдешь!

Вместе вошли в древний двор Кремля. Мохнатые голубые ели, полные жизни и неизменной прелести, стояли вдоль мощной крепостной стены, ловя хлопья первого снега пушистыми лапами. В расщелинах старых башен, застывших в своем величии, дерзко зеленел мох: темные бойницы, будто давая оценку, щурились на новые дома, растущие в Замоскворечье. Народу в Кремле, открытом теперь для всех, кто хотел взглянуть на драгоценные памятники седой русской старины, было предостаточно: на папертях соборов, у колокольни Ивана Великого, у черных махин Царь-колокола и Царь-пушки, возле дворцов, где происходили съезды, — везде виднелись оживленные экскурсанты.

Друзья прошлись по каменным плитам мимо соборов и царских палат, обсуждая возможные повороты предстоящего большого разговора. Постепенно лихорадочное возбуждение захлестнуло целиком и Груздева. Общее настроение подогрел Щелгунов, издалека высмотревший рослых «татар». С его приходом иностранцы — наводившие фотоаппараты на все достопримечательности Кремля, стали с любопытством приглядываться и к русским богатырям.

— Госплан дал отрицательное заключение по нашему вопросу, — сообщил Щелгунов. — Хватает же наглости!..

Сошкин выругался, а Груздев сразу занервничал: