Юрий Гончаров - Волки

– Максим Петрович, вы – великий человек! – серьезно сказал Костя. – Ведь на ветряк-то никто из нас и внимания не обратил…

– При чем тут – «великий»! – как бы с досадой и раздражением, но на самом деле весьма польщенный, отмахнулся Максим Петрович. – Это же все ясно, как апельсин! И, главное, – камень! Камень! Тут уж научная экспертиза ну просто как воздух нужна! Минералогический анализ: что за камень, каков его химический состав? Почем знать, а вдруг это нам что-то да приоткроет? Откуда он, этот булыжник, из каких мест нелегкая его в комнату Мязина занесла?

– Не с неба же он, действительно, свалился! – вспомнив баранниковскую шутку, улыбнулся Костя.

Зеленое поле аэродрома с одной стороны замыкал дощатый, барачного вида, вокзал, украшенный затейливыми, похожими на рыболовные вентеря радиоантеннами и полосатым колпаком ветроуказателя, с другой – поросшее муравкой поле незаметно переходило в обширные тенистые владения Митрофана Сильвестровича Писляка, то есть в городское кладбище.

Несколько крылатых работяг – преимущественно пассажирские десятиместные АН-2 и прославленные «кукурузники», дозорные необъятных пространств лесного края – мирно паслось на девственно-зеленой травке аэропорта.

Время от времени невидимый динамик дежурного диспетчера простуженным космическим голосом выкрикивал какие-то непонятные марсианские словеса.

Человек пять пассажиров, навьюченные мешками и разнообразными укладками, толпились возле красно-голубого штакетника у выхода на летное поле. Один из АНов, расстилая за собой длинный шлейф пыли, деловито выруливал к аэровокзалу.

Это был самолет рейс номер сто сорок восемь, Кугуш-Кабан – Пермь, на котором собирались лететь Максим Петрович и Костя.

Повинуясь марсианскому зову диспетчера, объявившего посадку, изнемогая под изваловскими чемоданами (сама она величественно плыла с легким балетным саквояжиком, ослепляя немногочисленную публику своей оранжевой болоньей), они уже было ринулись к штакетнику, чтобы через пять-шесть минут взмыть в кугуш-кабанские небеса.

Но в этот момент Валет молниеносным движением выскользнул из рук Максима Петровича и с радостным лаем ударился за каким-то угрюмым кудлатым псом, не спеша перебегавшим дальнюю часть летного поля. Костя ахнул, опустил наземь Извалихины чемоданы и кинулся догонять Валета.

Оказывалось, земное тяготение не так просто было преодолеть. Не просто далось совершение всяческих формальностей, касающихся передачи Изваловой похищенных у нее денег. Помимо всего прочего, потребовалось здесь же, на месте, соответствующими справками и выписками из надлежащих протоколов узаконить второе по счету вдовство гражданки Изваловой-Леснянской, на что также ушла уйма времени.

Пока все это совершалось – то есть печатались нужные справки, заверялись выписки и копии документов, относящихся к уточнению гражданского состояния новоиспеченной вдовы, – произошли следующие события.

Николай Чунихин откровенно признался в своих темных махинациях и, «расколовшись», выдал всю гопкомпанию, которая уже не первый год занималась хищением сплавного леса.

Гражданин Писляк М. С, бывший директор кладбища, уже не руководил вверенным ему «производством», а пребывал в довольно тесной и малокомфортабельной КПЗ, где в тысячный раз проклинал как свою непростительную оплошность, так и знаменитого кугуш-кабанского долгожителя Селима Алиева за его азиатское коварство…

Антонида пока еще носила своему благоверному передачки, но, судя по всему, неминуемо должна была вот-вот присоединиться к супругу и разделить его одиночество.

Олимпиаду оштрафовали и предупредили в последний раз, что, если она не оставит свои волхвования, то ей придется отсиживать солидный срок в местах, расположенных значительно севернее Кугуш-Кабана.

Гелий тайно спроворил письмецо своему старому другу в столицу одной из отдаленных южных республик, где тот занимал весьма видный пост по линии министерства народного просвещения. Младший Мязин заметно сжался, притих, ожидая ответа, чтобы затем решительно, разом отряхнуть со своих ног прах опостылевшей ему кугуш-кабанской земли.

Прислушавшись к разумным советам Максима Петровича, Баранников срочно затребовал из Свердловской научно-исследовательской лаборатории судебных экспертиз опытнейших экспертов. Ученый-минералог, академик с мировым именем, тщательно изучал химический состав камня, найденного возле трупа. Едва ли когда все трое – Максим Петрович, Баранников и Костя – переживали подобное нетерпение, ожидая результатов этих сложных и, как оказалось, чрезвычайно трудоемких исследований.

Но надо было уезжать, билеты лежали в кармане. До отправления самолета оставался час с небольшим, у подъезда уже дожидалось такси, и предстояло еще завернуть в гостиницу за Изваловой. Баранникова, собравшегося проводить Максима Петровича и Костю, неожиданно вызвали к академику.

– Валяйте, – сказал Баранников, – а я, как отделаюсь, примчу в аэропорт: надо же все-таки помахать платочком…

– «Согласно законов гостеприимства»? – усмехнулся Костя.

– Ну так ведь!

– Послушай, Виктор Иваныч, – сказал Максим Петрович, когда Баранников был уже у двери, – отдай-ка ты мне своего Валета… Пропадет ведь он у тебя, ей-ей, пропадет! Ну, сам подумай – когда тебе с ним возиться? А у меня сад станет сторожить, получит нормальное собачье воспитание…

– В люди выйдет, – добавил Костя.

С минуту лицо Баранникова выражало сложную игру чувств.

– Берите! – наконец махнул он рукой. – Все равно, мне не до охоты… Но помните, Максим Петрович, что это – бесценное сокровище, редчайший экземпляр…

Привыкший за неделю к Максиму Петровичу и даже подружившийся с ним, Валет послушно и охотно пошел за новым хозяином и, весело прыгнув в такси, сразу же примостился у него на коленях.

Не доезжая аэропорта, там, где дорога поворачивала на кладбище, они обогнали странную похоронную процессию: в кузове огромного МАЗа тряслись четыре простых, жиденьким фуксином покрашенных гроба. Своей особой заменяя провожающих родственников и друзей, на передней скамейке одиноко и чинно сидел лейтенант Мрыхин, безуспешно пытавшийся придать своему веселому круглому розовому лицу соответствующее моменту выражение строгости и скорби.

По-разному прожившие век, по-разному мыслившие, по-разному страдавшие и радовавшиеся люди сошлись наконец в одном месте, на замусоренной платформе тяжелого грузовика, и сообща совершали свой последний путь, чтобы под могильными холмиками, увенчанными голубыми кладбищенскими табличками с порядковыми номерами, успокоиться навеки…