Юрий Гончаров - Волки

Это были: Мязин Илья, Мухаметжанов Яков (он же Леснянский, он же грузинский князь Авалиани и проч. и проч.), Евгений Алексеевич Мировицкий и Таифа, фамилию которой пришлось выяснять в местном обществе по охране памятников истории, где она значилась сторожихой островного храма.

И вот Костя носился на своих длинных ногах по зеленой муравке аэродрома в погоне за «бесценным сокровищем и редчайшим экземпляром». Поймав наконец спаниеля и схватив его в охапку, запыхавшись, подбежал он к самолету, где у трапа дожидался Максим Петрович, внешне невозмутимый, но внутренне весьма обеспокоенный непредвиденным происшествием и получившейся из-за него задержкой. Извалиха и прочие пассажиры уже сидели в самолете, с любопытством глядя в иллюминаторы.

– А Витька? – еле переводя дыхание, еще издали крикнул Костя.

– Садитесь, садитесь! – сердито замахала руками проводница. – Собак, между прочим, надо в намордниках возить! Где у вас на нее билет?

На все поле гремел голос диспетчера, приглашавший пассажира Поперечного немедленно занять свое место. Звонко заливался радостным лаем Валет, играя с Костей, норовя вырваться из его рук, впервые, может, за все свое сонное прозябание в элегантной баранниковской квартире познавший сладость настоящей собачьей жизни.

Взревел мотор. Поднятая винтом, завихрилась золотая пыль.

Следом за Костей Максим Петрович полез по ступенькам трапа.

Но сзади раздался отчаянный крик, заставивший обоих оглянуться: преследуемый аэропортовскими служащими, к самолету по зеленому полю резво несся старший следователь кугуш-кабанской прокуратуры товарищ Баранников…

Он прорвался сквозь заслон дежурных не просто для того, чтобы распрощаться с земляками, «махнуть платочком», – он хотел что-то сообщить: что-то крайне важное, крайне значительное, удивительное даже, такое, от чего он сам еще не пришел как следует в себя…

Костя попятился назад, но проводница энергично подтолкнула его в дверь и скомандовала рабочему, чтобы убирал трап.

Пыльный ураган остервенело рванул на Баранникове одежду.

– Гражданин! Вы что – сумасшедший? – заорала проводница. – Под винт захотели?

Схваченный сзади настигшими его преследователями, Баранников что-то закричал друзьям, складывая ладони рупором, но летчик, пробуя мотор, прибавил оборотов, и Костя с Максимом Петровичем увидели, как Баранников, загораживаясь от ветра и пыли, лишь разевает рот, точно на немом экране.

Трап буквально выдергивали у них из-под ног. Проводница с мужской силой одной рукой впихивала Костю и Максима Петровича в кабину, другой нажимала на дверь, чтобы ее захлопнуть.

Баранников понял, что напрасно надрывает горло.

У него оставалось всего несколько мгновений.

Выскользнув из цепких рук аэродромной прислуги, он отважно кинулся в стремительную струю урагана. Казалось, его сдует, унесет на самый край поля. Выхватив из кармана какие-то бумаги, он в самый последний миг успел сунуть их Косте в дверную щель…

– Максим Петрович, голубчик, попросите мятную конфету… Ведь пассажирам обязаны давать мятные конфеты! – с тревожным лицом, прислушиваясь к чему-то внутри себя, потянула Извалова Максима Петровича за рукав, лишь только самолет, вздрагивая, двинулся по взлетной дорожке.

– Хорошо, хорошо, сейчас попрошу… – ответил Максим Петрович рассеянно, всем своим вниманием устремленный в Костину сторону, к бумагам, что передал Баранников. – Это, наверно, акты экспертиз?

– Они самые… – отозвался Костя, отделяя для Максима Петровича из пачки первые, уже просмотренные листы.

– Вот как? Ну-ка, ну-ка, что в них? – Максим Петрович жадно схватил бумаги и жадно впился в них глазами, одновременно дрожащими от нетерпения пальцами поспешно нацепляя на нос очки.

– Ага, медицинская! Так… так… – засновал он взглядом по абзацам. – Ну и длинно же пишут!.. Батюшки, еще страница! Еще! Где же конец? Ага! Так все-таки смерть от удара камнем! Отлично! Так, это что? – потянул он из Костиных рук другой акт – на плотной, гладкой, мелованной бумаге с типографским тиснением у верхнего обреза. – Ага, анализ повреждений на ветряке! «Для выяснения и разрешения указанных вопросов были произведены… Химико-минералогический анализ крупиц, обнаруженных в бороздах и царапинах на металле, сравнение микрофотографий…»

Промычав остальные фразы про себя, Максим Петрович вдруг дернулся в кресле, сильно толкнул Костю локтем в бок.

– Вот это да! Одним и тем же камнем!

Он выглядел немало удивленным, даже озадаченным, хотя кто-кто, а уж он-то не должен был удивляться.

Костя не почувствовал толчка в бок.

С удивлением, только еще куда большим, чем было у Максима Петровича, круто выгнув брови и даже приоткрыв рот, пробегал он текст последней бумаги.

Это было заключение знаменитого академика.

«…Суммируя вышесказанное – наличие на поверхности черно-бурой коры плавления, возникшей при очень высоком нагреве (порядка 100–200 тысяч градусов), какого никак не могло получиться в огне пожара, заметно выраженных регмаглиптов («А, это наверно, мелкие вмятинки!» – догадался Костя), наличие в обшей массе редко встречающихся на Земле минералов: шрейберзита, маскелинита, вейнбергерита, а также лавренсита, который известен как очень нестойкий в земных условиях и в исследуемом предмете найден уже вступившим в соединение с кислородом, учитывая также указанные выше особенности структуры, а именно…»

Читать подряд не было никакого терпения.

Костя перевернул страницу и впился глазами в главное – вывод:

«…таким образом, представленный на исследование предмет следует классифицировать как несомненный каменный метеорит (аэролит), упавший на Землю из мирового пространства».

Костя и Максим Петрович, навалившийся на Костино плечо, шумно дышавший ему в самое ухо, одновременно прочитали эти четкие машинописные строчки, ниже которых кудряво вились буковки профессорской подписи, и, прочитавши, одновременно взглянули друг на друга…

Стрелка высотомера трепетала возле двух тысяч.

– Мировая криминалистика, – начал Максим Петрович, снимая и бережно укладывая в футляр свои «академические» очки, – мировая криминалистика…

– Ай! – пискнула вдруг Извалиха. – Мне плохо…

Она сидела, надув щеки, бледная, с вытаращенными глазами.

– Потерпите немного, – сказал Максим Петрович. – Через пятнадцать минут приземлимся… Мировая криминалистика, – повторил он, обернувшись к Косте, – не знала ничего подобного. Счастливчик же Виктор Иваныч! Такое исключительное дело… Ничего, ничего, Евгения Васильевна, идем на снижение – видите?

Стрелка показывала тысячу восемьсот.