Рустам Валеев - Родня

И вот в один из дней яркого бабьего лета мальчик стоял на краю сенной площади, вприщур глядя на пестроту, суету, слегка морщась от шквального наката голосов. Потом он заметил, что к нему направляется карманник Роба. Правое плечо высоко вздернуто, левое повисло. Он щурился и сплевывал сквозь фиксы.

— Здравствуй, Дима, — сказал он, протягивая тонкие, вялые пальцы. — Я слышал, Дима, отца ты похоронил. — Он вздохнул, вынул за уголочек платок из нагрудного кармашка и вытер губы. — Что поделаешь, Дима, жизнь.

Дамир не ответил.

— Я в город Фрунзе еду, Дима. Поедем, слушай!

— Зачем же ты едешь? — спросил Дамир, глядя на его худое наивное плечо.

— Крыс у нас поразвелось… пики под рубахами носят, щенята! — Робик презрительно усмехнулся. — Поедем, слушай!

Дамир отрицательно покачал головой. Робик двинулся своей дорогой, а Дамир пошагал в толпу. У забора под косым навесом сидели шапочники, сапожники и прочие торговцы — кто скобяной мелочью, кто уздечками или поясными ремнями, кто старьем. Дамир приостановился около чемоданщика Фасхи. Фанерные желто-, красно-, коричнево-крашенные чемоданы окружали его, точно развалины карточного домика, а чемодан, обитый дерматином, был под ним, прикрытый полою брезентового плаща.

— Мать приходила, — сообщил чемоданщик Фасхи. — Я говорю: «Если твой парень не побрезгует, то через три месяца научится делать чемоданы».

Дамир только усмехнулся.

— Может, ты и прав, — быстро согласился чемоданщик Фасхи, но обиды ему не удалось скрыть. — Тебе к шапочнику Ибраю надо идти — в самый раз.

Дамир опять усмехнулся и пошагал дальше. Он увидел, как на площадь въехал на своей полуторке Мишка-цыган и, высунувшись в окошечко, стал слушать спор торговца березовыми дровами и покупателя. Торговец кивал то на дрова, то на тощую унылую лошадку и доказывал, что ему нет резона везти дрова за речку по кривым разбитым улочкам, а лучше продать тому, кто живет поближе. Тогда Мишка-цыган посигналил чуть и кивнул покупателю.

Дамир подошел к Мишке, когда дрова были сняты с повозки и погружены в кузов автомобиля.

— Привет, Дима, — оживленно сказал Мишка. — Я слышал, ты себе дельце подыскиваешь? Айда ко мне стажером!

Дамир покачал головой, совсем так, как на предложение Робика поехать в город Фрунзе.

— Да, никак, он и шофером не хочет? — услышал он удивленный голос и увидел пимоката Зевакина. — Может, отец ему наследство большое оставил?

Из-под навеса крикнули:

— Ты спроси, Зевакин, может, он по дворам пойдет тряпье собирать?

— Или, может, коней красть надумал?

— А жену чем будешь кормить?

— Что, ты сам показываешь кино?

Назавтра он опять был на сенном базаре. С Робиком они сидели в тени огромного фургона, запряженного волами. Робик угощал пирожками с требухой. Потом он убежал куда-то, а вернувшись, лег возле огромного колеса.

Дамир начал подремывать, когда вдруг услышал возгласы: «Держи! Во-он, держи-хватай зимогора»! — и увидел, что прямо к фургону бегут пимокат Зевакин, сапожник Шавкет, а за ними еще с пяток завсегдатаев базара и вопят почем зря. Он ощутил толчок в спину и, плохо соображая, что делает, вскочил, ошеломленно глядя на подбегающую толпу.

— Беги! — пронзительно крикнул Робик, и он рванул за Робиком, не чувствуя за собой вины, а только отвращение к вчерашним обидчикам.

Он ведь ни в чем не был виноват, а базарники — не могли же они заподозрить его в краже! — однако преследовали. Пимокат Зевакин и сапожник Шавкет гнались за Робиком, а остальные бежали именно за ним, только за ним.

Он резко остановился и повернулся к преследователям.

— Чего надо?

Те остановились и точно боялись подступиться к нему. Один из них, известный маклер Харун, ответил:

— Да мы хотели догнать тебя и спросить: не хочешь ли ты сделаться карманником?

— Или, может, ты хочешь быть гармонистом?

Он крикнул, задыхаясь от возмущения:

— Болваны! Дураки!.. Чего надо?.. Болваны!

Он изнемог, но у него хватило сил выпрямиться, приложить ладонь ко лбу и глянуть как бы вдаль над этими злоязыкими, беспощадными базарниками.

— Ха! — услышал он. — Он, как и отец его, тронутый! Эй, ты, тронутый, хочешь шить шапки? Хочешь валенки катать? Не хочет.

И опять он был на базаре. Он уверенно подошел к навесу и вежливо поздоровался. Он был слишком серьезен, чтобы над ним сейчас отважились посмеяться.

— Зря вы ругаетесь, — сказал мальчик. — Может быть, я и соглашусь учиться у шапочника или пимоката. Но почему бы вам не пойти ко мне во двор и не посмотреть кино? Бесплатно, а?

Те удивились:

— Бесплатно, говоришь? Значит, из этого самого ты не хочешь делать ремесла, раз не просишь денег?

— Нет! — сказал он. — Я приглашаю вас! Ну?

День склонялся ко второй половине, базарники отупели от зноя, их лица были скучные, изнывшие. Они стали переглядываться друг с другом, стыдливо посмеиваться и наконец согласились. Он шел впереди, а все они кучкой шли поотстав, как свита маленького принца в царстве духоты и пыли и бубенцовых ударов зноя.

В сарайчике у Дамира была натянута простыня, сбоку к стене приколочен кусок холста с кармашками, над каждым из которых висела табличка с названием фильма. Кинопленки он добывал у киномеханика Самата, а платил ему тем, что таскал коробки с кинопленками от кинопроката до «Марса».

И вот базарники, пропахшие потом, спиртом и кожами, шли гуськом в дверь, тяжко пыхтя, матюкаясь от смущения, и рассаживались кто где мог. Оставив их в полной темноте, мальчик вышел из сарайчика, приставил к отверстию в стене увеличительное стекло и стал крутить пленки. Вскоре он услышал приглушенные голоса: «Ишь ты! Картинки-то как живые! Ну и парень!»

Минут через двадцать вся эта братия вышла гуськом из сарайчика, ошеломленная, глуповатая, — наверное, все у них в голове чудно перемешалось. Еще бы: ведь он прокрутил обрывки из десятка фильмов!

Чего он добился? Нескольких минут победы, превосходства? И того, что на следующий день базарники встретили его взглядами, намекающими на некую общую тайну?

Он стоял на краю сенной площади, глядя на копошение толпы, морщась от криков, дурея от запахов, с слабым отблеском надежды в печальных глазах. И тут он увидел Самата, хромающего меж возов, и подбежал к нему.

— Самат! — сказал он с болью в голосе. — Самат, — и, ухватив того за рукав, дернул в отчаянии, — неужели меня не возьмут в кинотеатр, а, Самат? Ведь ты мог бы словечко сказать…

Самат поглядел на него пристально.

— Ты хорошо начал, малыш. Всякий уважающий себя человек начинал так или примерно так. Но не будем спешить. Городу пока хватает трех киномехаников. — Он задумался, вынул кисет и стал крутить цигарку. — Приходи сегодня к прокату.