Василий Ардаматский - Суд

Арсентьев обратился к Глинкину:

— Итак, мы фиксируем в протоколе очной ставки, что вы признаете факт получения взяток и то, что вы делились с Лукьянчиком.

— Я возражаю! — энергично заявил Лукьянчик. — Если уж на то пошло, я действительно занял у Глинкина двести рублей, когда ехал на совещание, деньги там истратил именно на то, о чем он говорил, и долго не мог вернуть Глинкину долг, а потом… я допускаю, что он погасил его тем способом, о котором он тут говорил. Но для меня… никакой связи между моим долгом и утверждением списка членов жилищного кооператива не было.

— Подождите, Михаил Борисович, — перебил Глинкин, — сейчас идет речь обо мне, свое вы скажете чуть позже. Что же касается меня, то я — пишите — от благодарных новоселов получал несколько раз подарки, которые можете назвать взятками, но от кого именно, не помню и — повторяю — буду вам благодарен, если вы выясните. Но одну взятку — подарок от учителя Ромашкина — я признаю и на очной ставке с ним подтвержу…

Арсентьев все это записал, обернулся к Лукьянчику, и тот быстро сказал:

— Я свое заявление сделал. Хочу только прибавить, что я целиком солидарен с тем, что говорил Семен Григорьевич, и я тоже припомню на суде все случаи, когда мне давались указания свыше о предоставлении квартир лицам, не имевшим для того достаточных оснований, и как потом я выкручивался по поводу пропажи этой жилплощади из районных фондов…

Когда подследственных увели, в комнате долго стояло молчание.

Всем было ясно, какую защиту избрали взяточники. Их полупризнания ничего не стоили, так как у следствия не было улик. Взятка — такое преступление, улики которого добыть необычайно трудно, а когда речь идет о взятках, уже состоявшихся, то почти невозможно. Обвиняемый во взяточничестве может все отрицать, и следствие против этого бессильно, ибо улик у него нет. Даже признания самого взяточника для обвинения недостаточно. Конечно, Глинкин, а за ним и Лукьянчик явно решили этим воспользоваться. Но, кроме того, они предпринимают и маневр наступательный, грозятся поднять на суде разговор о незаконных поборах и указаниях.

Молчание прервал работник обкома.

— Неужели они вывернутся? — тихо спросил он, ни к кому не обращаясь.

В комнату вошел начальник оперативной части следственного изолятора:

— Извините, пожалуйста… — Он подошел к Арсентьеву и положил перед ним мятую бумажку. — Уголовники из камеры, где содержится Глинкин, заметили, что у него какие-то странные дела с нашей конвойной Бутько. Проследили за ним и, когда его увели сейчас на допрос, отыскали в его постели вот эту бумажку.

Арсентьев быстро прочитал записку:

— Вот вам, пожалуйста, взяточников инструктирует подпольный адвокат. Послушайте. Обращение «Эс Ге» — ясно: Семен Григорьевич. «Спешу посоветовать: на очной ставке надо только намекнуть, что у нас с вами есть за пазухой, а то они могут подготовиться». Подпись — крючок с хвостиком.

— Покажи… — Фирсов взял записку и долго всматривался в ее строчки, написанные печатными буквами, потом вернул ее Арсентьеву. — Придется заняться этой конвойной и через нее искать подпольного адвоката…

— Эта Бутько давно у меня на подозрении, — заторопился тюремный работник, но его оборвал инструктор обкома Щеглов:

— Если давно, почему она до сих пор продолжает работать?

— Виноват, конечно… все недосуг заняться.

— А какая у вас еще может быть работа, кроме как наводить порядок в тюрьме? — разозлился Щеглов.

Но злись не злись, а дело дрянь, и конечно же виноват в этом не работник тюрьмы, в конечном счете дело и не в подпольном адвокате. Главная досада — неразрешимость создавшейся ситуации: Глинкина уже надо отправлять по этапу в Брянск, а Лукьянчик меж тем хорошо проинструктирован, будет от всего открещиваться и требовать доказательств.

А главное — тянуть с этим делом было нельзя…

…В тот же день, ближе к вечеру, Глинкина, теперь уже одного, привели к следователю Арсентьеву, и тот без лишних слов дал ему прочитать бумажку из союзной прокуратуры. Он пробежал ее довольно небрежно, возвратил Арсентьеву и, может, целую минуту барабанил по столу пальцами и смотрел куда-то мимо следователя, потом спросил:

— Когда отправите?

— Не задержим, — ответил Арсентьев.

— Судя по дате на бумажке, вы ее получили не сегодня и, значит, вы собирались устроить мне два суда? Наивные люди! Берите-ка протокол и запишите мой отказ от всех ранее данных показаний, как вырванных у меня угрозами и другими способами принуждения. Ну, что вы застыли? Берите протокол. Я вполне серьезно…

На другой день в кабинете второго секретаря обкома Хохлова происходил разговор на повышенных голосах, в котором участвовали первый секретарь горкома Лосев и областной прокурор Кулемин. В отдалении, за большим столом, сидел, разложив перед собой бумаги, следователь Арсентьев. Он голоса не подавал, разве только когда от него требовали какую-нибудь фактическую справку.

Сейчас он с нескрываемой тревогой слушал спор секретаря горкома Лосева с областным прокурором Кулеминым.

— Дорогой Николай Трофимович, — говорил областной прокурор, — я сегодня сам допрашивал и Лукьянчика и Глинкина. Что вам сказать? Глинкин — закоренелый преступник, но мы обязаны отправить его в Брянск. А наш любимец Лукьянчик — делец, какого поискать — не найти, и голыми руками его не взять… — Кулемин говорил флегматично, ровным жестким голосом, каким он говорил и на судебных процессах.

— Как вас понимать? — голос Лосева опасно зазвенел. — Он что же, останется ненаказанным?

— Николай Трофимович, он откажется от всего, что мы ему предъявим, потому что улик мы не имеем, а закон есть закон, — назидательно-сухо ответил Кулемин. Его положение здесь самое сложное — если разобраться, все-таки дело это, в общем, проморгала и прокуратура. А Лосев, очевидно, хочет выявить именно это.

— Какой еще закон нам нужен? — вспылил Лосев. — Разве у нас нет закона, чтобы судить жуликов?

— Спокойнее, товарищи, — поморщился Хохлов.

— Трудно быть спокойным, — тихо обронил Лосев. — Разве я, товарищ Кулемин, не передал вам папку народного контроля с материалами на Лукьянчика по его стройуправлению? Судите его по этим данным, раз не выходит по взяткам!

— Вот она, — спокойно произнес Кулемин, показывая на лежавшую перед ним синюю папку. — Здесь — выписки, которые народные контролеры тщательно сделали из бухгалтерских документов. Но это, увы, не сами документы.

— Так возьмите на стройке документы!

— Товарищ Арсентьев, дайте справку товарищу Лосеву, — устало попросил Кулемин.

— В архивах стройуправления интересующие нас документы отсутствуют, — ответил Арсентьев.