Михаил Алексеев - Большевики

— Ен, ен! — подтвердили другие голоса. — Что с мужиком-то сталось?

— Откуда, старик? — спросил Арон.

— А из местечка я, — каким-то придушенным, глухим голосом ответил старик.

— А что стряслось с тобою? Или заблудился в лесу?

— Пришел к вам. — старик встал на колени. Служить пришел… Разорили… Убили меня… Старик навзрыд заплакал, как ребенок. Арон подбежал к нему и поднял его на ноги. Придерживая одной рукою, другою хлопал по плечу.

— Успокойся, друг — говори, что было… Кто обидел?

— Офицеры обидели… Дочку снасильничали, замучили, и — и-и-роды… Стешу мою милую… Голубку… На себя руки наложила — ох… Старик опять зарыдал.

Толпа бородачей стояла подавленная.

— Смотри-ка, — неслось шепотом из толпы. — Намедни черный, как ворон был, а ноне сед, как лунь… Э-ге-ге. Вот тебе и милостивцы!

— Ну, а потом, дядька, что было? — спрашивал Арон.

— Не успел похоронить… как опять беда. Племяш был у меня… Не свой, но как родной был… Застрелили… Да знали, что наш… Приехали ночью казаки. Меня и старуху выпороли, ограбили… На улицу выгнали ночью, — подожгли дом… И тушить не дали. Все сгорело… Ничего теперь нет у меня… Старуха на улице ночью околела… Вот похоронил, а самому, куда деваться?.. Вот и к вам. Примите, Христа ради. — Мужик опять бухнулся в ноги.

— Встань! Встань, дядька! — говорил Арон, поднимая старика, точно пушинку. — Оставайся у нас… Скоро сюда армия красная придет. Отобьем местечко… А там уж Советская власть тебя не забудет, и дом новый отстроит и на обзаведение даст.

— Куда уж мне! — упавшим голосом говорил дядя Федосий. — На что уж мне это… Мне бы… помереть бы…..

— Ничего, поживем еще!..

— Дядя Федосий, а, дядя Федосий! Как там моя домашность и семейство? — приблизившись, спросил приземистый мужик с серой бородой лопатой, с быстро моргающими маленькими глазками.

Дядя Федосий вначале махнул рукою, а потом сказал:

— Отец за тебя сидит… Бьют, говорят… Всю живность со двора согнали… Ликвидировали, значит.

— Ага! — протянул мужик, почему-то одобрительно кивнул головою, поежил плечами и протяжно вздохнул.

— Председатель, — позвал Арон.

— Что-сь? — Председатель был уже возле Арона.

— Устрой старика хорошенько. Накорми. В наряд не посылай — пусть отдохнет.

— Пусти его ко мне… — попросил мужик, у которого был арестован отец.

— А у вас свободно?

— Места хватит.

— Ну, ступай, брат. Обсуши его. Да с допросами не приставайте… — Дядю Федосия увели.

Большая половина митинговавших партизанов уже разбрелась. Оставшиеся стояли, понурив голову:

— Так вот что, товарищи, — обратился к ним Арон. Вы видели и слышали. Если мне не верите, так своим односельчанам поверьте. А мое последнее слово к вам будет таким. Даю вам волю. Ступайте на все четыре стороны, если не хотите оставаться здесь и сражаться за свое добро, за Советскую власть… Но те, которые из вас останутся в лагерях, те… никаких у меня разговоров! Дисциплина должна быть! Сегодня ночью их в караул! Слышишь, председатель?! А если что — я церемониться не буду. Дело военное. Расстреляю!! Поняли, товарищи?!

— Поняли, — ответили два нерешительных голоса.

— Ну, так ступайте, товарищи.

Мужики по-двое, по-трое молча разошлись в разные стороны. Все время молчавшие Федор и Фролов заговорили разом.

— Нужно сейчас же посовещаться. Непременно… Потом нам нельзя быть не вооруженными. Ты, Арон, вооружи нас хорошенько.

— Ладно. Ладно. Пойдемте к себе и там поговорим.

Михеев шел позади всех и думал, что будет с отрядом через три дня. «Может быть плохо» — решил он.

Между тем серая пленка туч стала разрываться в клочья верховым ветром. Клочья облаков стремительно помчались на север.

В просветах между ними показалось ясное голубое небо. Грязная глинистая вода в лужах пачкала эту голубизну в своих отражениях. Внезапно солнечный луч прорезал воздух, и вся поляна разом заискрилась, засияла блестками.

Совещались в маленькой землянке, где жила Феня с женою председателя. В землянке было тепло и душно. От грязного после дождя пола поднимались влажные испарения. На маленьких пнях и на вещевых ящиках сидели Арон, Федор, Фролов и Михеев. Фене нездоровилось. Она, бледная и неподвижная, лежала на целой горе сухой соломы. Чья-то рука накрыла ее по грудь полушубком. Свет падал в четырехугольное отверстие, служившее дверью. Лица у всех сосредоточились и напряглись.

— Товарищи, — начал Арон, — вопрос для всех ясен: не пройдет и несколько дней, как снова появится брожение. К тому же продовольствие, — говорит председатель, у многих на исходе. Я думаю, что за эти дни вряд ли сумеем получить откуда-нибудь поддержку. И поэтому нам нужно будет что-либо предпринять в ближайшее же время.

Помолчали. Слово взял Федор.

— Я предлагаю, — сказал он, — устроить налет на местечко. Надо попробовать. Если нам удастся, — а все же несколько шансов есть на успех, — если нам удастся разогнать гарнизон, захватить оружие то мы успеем устроить сразу же мобилизацию. Увеличить свой отряд до желательных нам размеров и уже, не останавливаясь, оперировать в районе. Я имею сведения, что в казачьих частях разложение. Возможно, что мы захватим губернский город. Конечно мы не задержимся в нем, но нанесем ощутительный удар в тыл противника. Когда же нас начнут жать, то мы опять уйдем в лес, захватив с собою оружие и продовольствие. Но даже если нам не удастся занять местечка, то и тогда нам будет больше пользы от выступления. Партизаны получат боевое крещение. Отряд спаяется кровью и тогда можно будет побольше выжидать в лесу.

— Я думаю, что против этого плана возражать не приходится, — резюмировал Арон: — план, можно сказать, единственный, только надо его разработать…

— Не совсем единственный, — перебил его Михеев. — К этому плану можно внести вот какое добавление. Эти три-четыре дня, пока будет подготовляться выступление, надо будет использовать, чтобы связаться с городской подпольной организацией. И согласовать наше выступление с ними. Короче говоря, предупредить их!

— Это тоже следует принять, товарищи, — согласился Арон. — Есть еще предложение? Нет. Следовательно, вопрос можно считать законченным. Теперь о мелочах. Вот одна из деталей. Кого послать в город?

— Я пойду, — сказала Феня. — Меня в городе мало знают, а я знаю многих.

— Нет, мы тебя не пустим, — возразил Арон. — Ты пропадешь там одна.

— Ты меня еще плохо знаешь, Арон. Я…

— И все-таки мы тебя не пустим, — прервали ее Федор и Михеев.

— Вот еще. Но почему?..

— Правда? Почину бы ей, на самом деле не пойти? — поддержал Феню Фролов. — Но не одной, конечно, я с нею бы пошел. Мне только побрить бороду под буланже, и никто не узнает. Документы достанем…