Михаил Алексеев - Большевики

Большов и Михеев пошли по указанному направлению в чащу леса. Туда шла небольшая извилистая тропинка. Прошли еще мимо двух постов. Постовые вначале задерживали их, но потом опознавали Большакова и пропускали дальше. Наконец, перед ними открылась небольшая поляна, на ней человек 30 красноармейцев о чем-то громко кричали. В центре их стояла фигура, энергично махавшая обеими руками. Они подошли, никем не замеченные, ближе. Стало слышно, о чем кричала толпа.

— Бросай, ребята!

— Довольно, чего там смотреть на него!

— С голоду подыхаем, вошь заела.

— Не за то боремся!

— То же, что старый режим!

— Вот вам — довоевались!

— Эх, знал бы, — пошел бы служить! Как раз!

— Довольно… знаем… слышали.

— Намучились!

Крики затихли. Один голос стал покрывать все.

— Товарищи. Да я не ваш разве? Я сам из народа, понимаете, вместе с вами голодаю. Вместе вошь ест. На то мы и солдаты революции, чтобы уметь переносить безропотно эти лишения.

Опять его голос прервали десятки выкриков.

— Довольно!

— Переносили, да уже кости наружу лезут!

— Ты сам переноси, а нас не заставляй!

— Попили кровушки!!

— Довольно! Слышали!

— Так ее, вашу революцию…

Шум снова замолк, и звонкий голос снова стал покрывать все.

— Ну что вы хотите, товарищи? Вы мне покажите, чем плоха Советская власть. Да разве я не с вами? Да я первый пойду с вами громить ту Советскую власть, которая против народа. Ну, кто расскажет мне плохое про Советскую власть? Выходи, говори смело!

Несколько секунд все молчали. Потом опять раздались одиночные выкрики.

— Слышали это!

— Ты нам очки не втирай, понимаем сами, чай!

— Не за то боремся, чтобы голодать!

Большов шепнул Михееву:

— Это еще партизанский дух из армия не выветрился. Как чуть недостаток, лишения, упадок бодрости — и он выявляется. Это еще ничего. А раньше так бы и разнесли все. И командиру нагорело бы, избили бы. Ох, уж этот мне партизанский дух!.. Не могу… пойду с ними поговорю.

Большов быстро протискался сквозь толпу и стал посредине.

— Здравствуйте, товарищи! — громко сказал он. — Это что ж вы здесь, бунтуете, что ли?

Появление его произвело необыкновенный эффект. Шум совершенно утих. Красноармейцы сконфуженно опустили головы.

— Да голодно, обуться не во что, обносились!

— Вошь заела! — стали раздаваться одиночные восклицания.

— Вошь заела, ха-ха. Какой барин! А ты на войне думаешь как? Думаешь как в 17 году, от железной дороги на версту не отходить в сторону! Вагонами вас возить? Пешком воевать не хотите? Печеньями кормить? Да еще баб что ли приводить — такие вы вояки.

Толпа молчала.

— Стыдно, товарищи, совестно. Недостойно красноармейца. Своего командира не слушаетесь.

— Как не слушались, — заявил один голос. — Очень даже слушались. Только у нас теперь митинг. Разве мы не понимаем!

— Ну, а если митинг, нечего запутываться здесь. Нечего реветь белугами. Нельзя всем сразу галдеть. Не стадо гусей.

— Откуда, Большов? — спросил его военный, стоявший с ним в центре толпы. Он обернулся к Михееву, и Михеев узнал в нем помощника командира батальона «Вохр», которого он видел как-то в городе. Он был бледен и взволнован. Девичье лицо его побледнело.

— А я из отряда. От командира с приказанием — выступить вам для слияния с батальоном немедленно.

— А как же орудия?

— А вот будем тащить лесом. Там у дороги двести человек партизан с топорами и пилами.

Радость разлилась на лицах красноармейцев.

— Отдавай приказ, тов. Старкин. Пусть подготовятся к дороге. До захода солнца мы еще сумеем часа три выгадать времени. Надо спешить.

Старкин отдал распоряжение — прикрепить канаты к орудиям и снарядным ящикам, а также раздать все продовольствие на руки. Потом он подошел с Большовым к Михееву.

— Хорошо что выручили, — улыбаясь сказал он. — А то мои ребята не на шутку бунтовать решили. Все-таки я обвиняю в этом командира батальона. Почему до сих пор не установили с нами связи? Тут на днях мы задержали одного крестьянина, так он нам рассказал, что вас всех до одного изрубили казаки еще неделю назад. Ну, это и подействовало на ребят.

Под говор, крик и смех, стали тащить по лесу орудия. Люди держались за канаты и волокли прыгающие и звенящие по корням зеленые пушки и зарядные ящики. По лесу раздавались крики: «Эй, правей! Левей! левей! — Так, прямо».

Возле каждого орудия и зарядного ящика суетилось по 30–40 человек. Красноармейцы распоряжались партизанами. Те им безропотно подчинялись. Впереди орудий, шагах в 50-ти, шла цепь партизан, выискивающая удобопроходимые места для орудий. А еще впереди их шли проводник, Большов, Старкин и Михеев. Шествие двигалось причудливыми изломами. Иногда приходилось делать большие крюки от одного края разведчиков к другому.

— Тута пройдет! — кричал разведчик партизан, и, если ближайший разведчик молчал, то орудия тянули к подавшему сигнал.

Тащили посменно, до наступления темноты. Лес был редкий и отряд сделал около восьми верст без особых затруднений, и только всего один раз вышла заминка. Разведчик подал сигнал, что путь свободен, а не заметил впереди болотце. Чуть было в болотце орудие не вкатили. Еле удержали с горки. Пришлось орудие тянуть обратно и искать обходного пути. Когда стемнело, устроились на ночлег прямо между деревьями. Выставили караулы. Впроголодь закусили и, не зажигая огней, легли спать. Среди синей мерцающей тьмы то вспыхивали, то гасли в разных местах поляны огоньки цыгарок.

В потемках, где-то неподалеку, стали громко говорить два голоса. Один хриплый, басистый, а другой звонкий, задорный.

— Чего там? Нешто мы не понимаем? — хрипел бас. — Чего уж тут говорить, эх-х.

— Понимаешь, а говоришь непутевое, — звенел молодой голос.

— Да ты пойми, малец, землица-то, что милая жена, — так и тянет. Особливо теперь. Хлеба скоро преть начнут на корню. А ты думаешь мне не жалко. Вот и ропчешь. О, господи!

— Ну, чем тут Советская власть, скажи к примеру, виновата?

— Покою нет. Вот ты это и пойми, малец. А разве так можно, чтобы хлеб прел? Власть должна быть крепкая… Чтобы порядок был — вот, что я говорю. А ты понимай.

— Дак, а ежели генерал прет сюды, дак что ты, к примеру сказать, делать будешь, а?

— Помириться надоть… И покойнее будет.

— Эх, дурак ты, дурак, дядя, — вот что! Дак тогда же землицу, что у тебя, отберут… и шомполов всыпят.

— А може и не всыпят… Сказывали, что он не берет земли.

— Сказывали… А ты и раззяв рот. А чего в отряд ушел-то?

— Да скотину забрали… Да бог с ней, со скотиной-то. Вот, скажем, к примеру, урожай гниет. А ты говоришь — Советская власть.

— Замолчите, сороки, — неожиданно заревел третий голос. — Ишь, раскаркались. Спать надо, а не авкать по-собачьи.