Александр Грачев - Первая просека

Поэтому, составляя список бойцов на пост к складу, Ставорский одной из первых включил в него фамилию Рогульника. В приказе этот факт отмечался как мера поощрения «бойца-ударника».

Июль 1936 года был в Комсомольске сухим и жарким. Обычно месяц гроз и коротких шумных ливней, июль в тот год был знойным, безветренным, почти без дождей. Трескались бревна домов от жары, все заборы стали пепельными от пыли.

Рогульник, как всегда, заступил на пост в вечернюю смену, перед самым закрытием склада. Вот уж полгода несет он охрану на этом посту. По существующему порядку, прежде чем принять дежурство, он обходил все помещение, тщательно осматривал внутренние запоры и зарешеченные окна, проверял огнетушители и бочки с водой, и только после этого заведующий складом пломбировал дверь главного входа.

Вот и сегодня Рогульник с винтовкой на ремне и противогазной сумкой через плечо неторопливо шагал по многочисленным проходам между стеллажами, пока не очутился в дальнем конце пятидесятиметрового помещения, где по углам стояли бочки с водой и ящики с песком. При этом он время от времени незаметно поглядывал назад: не идет ли завскладом? Но тот, видимо, подбивал итоги дня и не казал носа из своей конторки.

В полутемном углу Рогульник торопливо расстегнул противогазную сумку, вынул из нее ребристую зеленую банку. Воровски озираясь, он сгреб песок с ящика, сунул туда банку и вновь сровнял песок. Из карманов и из-под пояса стал вытаскивать тряпье и набивать им опавшую противогазную сумку.

Обратно он возвратился той же неторопливой походкой, заглянул в конторку завсклада, коротко бросил:

— Все в порядке, можешь закрывать…

Прошло двое суток.

Два часа ночи. Город спит. Спит и Рогульник, повернувшись спиной к супруге.

Безмятежная тишина — мать покоя бродит по не застроенным еще пустырям, в чуткой, еще нежилой пустоте одетых в строительные леса новых домов, у подсвеченных ночными фонарями детских садов и школ. Отдыхают натруженные за день рабочие руки Захара Жернакова, Алексея Самородова, Степана Толкунова и сотен, тысяч их соратников. Наступит новый день, и они, эти руки, с новой силой сожмут топоры и мастерки, кайла и пилы, поручни тачек и рукоятки лопат: кирпич за кирпичом неотступно будут они растить стены большого, светлого дома для всех людей земли.

Не спит лишь бдительная охрана мехкомбината.

Да еще не спит сам командир бдительной охраны — Харитон Иванович Ставорский. Нет, он не занят важным делом, он просто лежит в кровати и при свете ночника листает книгу, то и дело отвлекаясь от нее, чтобы посмотреть на часы, которые громко тикают рядом, на тумбочке.

— Что за чертовщина, — бормочет он, — уже четверть третьего, а никаких сигналов!..

Вдруг тревожный, торопливо-прерывистый рев ТЭЦ: «У-у-у!.. У-у-у-у!.. У-у-у!» Тревога! Кажется, никогда еще этот могучий басовитый рев не был таким грозным в своем неистовстве, как сейчас, в этой покойной тишине летней ночи.

Словно подброшенный пружиной, вскакивает Ставорский с кровати, включает свет, и вот он — телефонный звонок:

— Ставорский слушает.

— Товарищ командир! Докладывает карнач мехкомбината! Пожар! Склад импортного оборудования горит…

— Поднять по тревоге отряд, — ледяным голосом приказывает Ставорский. — В пожарную позвонили?

— Так точно.

— Я сейчас буду!

Наскоро натянув галифе и сапоги на босу ногу, кинув на плечи френч, без фуражки (и это было предусмотрено), Ставорский выбегает в коридор. Не разбирая дороги, он мчится напрямую к мехкомбинату. Зарево над мехкомбинатом еще маленькое, но оно разрастается на виду. Вон уж взметнулся вверх длинный язык пламени, озарив окрестности кроваво-красным отсветом.

Опередив его на полминуты, в ворота с диким воем сирен, с яркими фарами одна за другой проскочили четыре пожарные машины. Здесь уже толпились люди, громыхая пустыми ведрами и лопатами.

— Никого не пропускать, — приказывает на ходу Ставорский, — впредь до моего особого распоряжения.

Он кидается к телефонному аппарату.

— Товарища Гайдука! — кричит Ставорский что есть мочи в трубку. — Товарищ заместитель начальника строительства, докладывает командир военизированной… Слушаюсь! Докладываю: на мекхомбинате пожар — загорелся склад импортного оборудования. Пока что только один угол. Да, сейчас проехала. Четыре машины: две цистерны и две с лестницами. Думаю, что быстро справятся. Слушаюсь! Разрешите спросить: здесь, у проходной, скапливается толпа. Как прикажете — впускать или нет? Брандспойты уже работают. Прибежала ночная смена из цехов. Слушаюсь! — И к охраннику: — Без пропусков никого не пускайте.

У проходной снова свет фар, машина нетерпеливо гудит, протискиваясь сквозь огромную толпу. Это Гайдук на своем «газике». Высунувшись из дверцы машины, он кричит:

— Товарищи, не волнувайтесь, зараз пожарныки з ним управятся!

— Так огонь-то, посмотрите, уж половину склада охватил! — кричат ему из толпы.

— Это вредительство!

— Ребята, давайте сами откроем ворота!

И вот кто-то уж кинулся туда, стал раскачивать ворота. Выстрел! Это предупредительный, вверх.

— Прекратить безобразие! — орет Гайдук. — Я зараз!

Он грузно бежит к проходной будке.

— Ну, шо там роблиться?

Сквозь толпу пробивается новая машина — ее непрерывный гудок тонет в шуме людей.

— Товарищ Платов, что же это делается?

— Что такое? Почему ворота закрыты? — спрашивает Платов, выходя из машины.

— Да вот, не пускают, пропуска требуют.

— Открыть ворота! — приказывает он охраннику.

— Не могу, товарищ секретарь горкома, не велено!

— Вызовите Гайдука.

— Слушаюсь!

Пока бегали за Гайдуком, уже половина склада была охвачена пламенем. Прокаленные летним зноем доски стен, засыпанных опилками, просмоленная толевая крыша горели как порох. Люди льнули к забору, заглядывали в щели, кричали:

— Сгорит, ей-богу, сгорит!

— Там же полторы калеки тушат!

— Вода, вода кончилась в брандспойтах.

— Аж земля горит, вон, у стены…

В ярком просвете проходной будки появилась фигура Гайдука.

— Послушайте, что вы делаете?! — накинулся на него секретарь горкома. — Это преступление! Почему не пускаете людей?

— Секретный же объект, товарищ Платов. — И к охраннику: — Открыть ворота!

Створки ворот — настежь, сотни людей, словно водопад, ринулись к огню. Видны лишь лица — тревожные, озаренные красным отсветом пожарища. Гремят ведра, в воздухе, как копья, — багры, лопаты. Совершенно непонятно, кто и когда организовал этих людей, вооружил их и бросил сюда, как и кто руководил ими сейчас, когда, растекаясь, они сплошным фронтом стали обкладывать горящее здание, все туже сжимая кольцо вокруг огня.