Александр Грачев - Первая просека

— Вы спрашиваете, Викентий Иванович, почему я поехал на строительство? — улыбаясь, спросил Захар.

— Хотя бы так. Зачем вы сюда приехали?

— Это длинная история.

— А вы коротко изложите ее мне.

— Моя история не характерная, Викентий Иванович.

— Ну что ж, тем интереснее.

Смущаясь и многое недоговаривая, Захар сбивчиво рассказал о том, что привело его сюда.

— Ага, значит, вы романтик? — догадался Саблин. — Так ваша история нехарактерна? А вы полагаете, что я поехал за «длинным рублем»? Мы почти все здесь романтики. То, что я здесь, — это выстрадано, дорогой юноша. Перед вами старый дворянин, да-с. А знаете, что это такое?

— Знаю. Но… как же это?.. — Захар с удивлением посмотрел на Саблина.

— А вот так-с… Я долго не принимал революцию. Переосмыслить давно сложившиеся понятия не так просто — город легче выстроить на голом месте, да-с!.. А мне именно это пришлось сделать, да еще в возрасте, когда большая половина срока, отпущенного человеку, осталась позади… Поняв свое место в новой жизни, я ничего больше не хочу, кроме одного: целиком отдаться интересам народа. Знаете, что мы сейчас делаем с вами? Мы, русские люди, первыми прорубаем просеку «в глухой, неведомой тайге». Все человечество двинется по ней вслед за нами к своему счастью — братству и свету, да-с! Эту просеку русский простолюдин начал прорубать еще в семнадцатом году. А я, русский интеллигент, который считал себя высокообразованным человеком, а простолюдина — темным и забитым, оказался на самом деле темнее его: я не понял того, что понял он тогда. Вот почему остаток своей жизни я хочу истратить на то, чтобы строить, строить и строить, насколько меня хватит. Вот почему, юноша, мне этот шалаш представляется более значительным, нежели роскошные виллы для богачей, которые я когда-то возводил!

Вскоре шесть человек, в том числе Захар, Каргополов и Иванка-звеньевой, были назначены Саблиным бригадирами.

Участок создавался как ударный. Сюда стягивались лучшие силы из бригад корчевщиков и землекопов. Каково же было удивление Захара, когда он встретил своих земляков, в том числе Лелю Касимову.

— Значит, вместе будем, Захар? — возбужденно смеялась Леля, украдкой ища глазами Каргополова. — Вот хорошо-то!

А вечером под открытым небом состоялось комсомольское собрание. Захар немало удивился, когда постройком рекомендовал Аниканова освобожденным секретарем ячейки. Аниканов избран был подавляющим большинством голосов. Никто, кроме Захара, не знал о случае с сапогами, не вспомнил, что Аниканов увильнул от трудной работы на корчевке. Но и Захару все это теперь показалось мелким, не стоящим внимания. После собрания он подошел к Аниканову, поздоровался за руку.

— Значит, и ты тут? А я, брат, не знал, — баском сказал Аниканов. Он был в самом лучшем расположении духа. — Ну что же ты, Захар, не поздравляешь меня?

— С чем?

— Ну, как-никак я теперь у вас основной комсомольский руководитель.

— А, с этим? Ну, поздравляю, — спокойно сказал Захар. — Ты тоже можешь поздравить меня — бригадиром назначен.

— Да что ты! Вот, брат, как мы с тобой полезли в гору! — с искренним восторгом воскликнул Аниканов. И, помолчав, добавил: — Это только начало. Придет время, мы еще не такими делами будем ворочать!

Ночь. Не спится Захару в новом шалаше. Раздражает скипидарный запах еловых досок. Думает Захар, думает… Должно быть, трудное это дело — руководить людьми. В его бригаде двенадцать парней: восемь ленинградских слесарей и электромонтеров, двое деревенских ребят с Кубани, вообще не имевших профессий; и только один плотник, бывший днепростроевец Федор Брендин — высокий добродушный детина с улыбчивым лицом. Федор медлителен, молчалив, а когда идет, волочит ноги, будто они у него спутаны. Все ленинградцы и кубанские ребята до этого были на земляных работах, счетовод Прокоп Чулкин сидел в отделе снабжения, и только один Федор Брендин плотничал — рубил дом для инженеров. «Как-то они справятся?» — думал Захар.

С первого же дня дело не заладилось. Когда Захар начал толковать бригаде, что́ и в какой последовательности надлежит делать, ленинградцы стали отпускать шутки и остроты. Выглядели они франтовато, держались обособленно. Землю они копали лениво, ходили медленно, а на подноске жердей и досок не утруждали себя лишним грузом.

— Слушайте, товарищи, уж очень медленно вы работаете, — заметил Захар, сдерживая себя. — Нельзя ли немного поживее? Так мы за лето и одного шалаша не выстроим.

— А мы не просились на эту работу, — за всех ответил курносый, жиденький на вид, но задиристый Еремкин. — Вот когда нам дадут работу по специальности, тогда и посмотрим, кто как работает.

— Бригадиру об этом нечего говорить, — вступился Брендин. — Раз приставлены к делу — значит, надо делать, а симулировать нечего.

— Ну, знаете!.. — возмутился белокурый красавец с голубыми глазами — электромонтер Марунин. Чувствовалось, что он верховодит в этой группе. — Если вы называете это делом, то что тогда такое мартышкин труд?

— Так что ж, по-вашему, выходит, что все эти люди кругом тоже занимаются мартышкиным трудом? — спросил Захар, готовый кинуться в спор.

— Для кого как… — многозначительно намекнул Марунин.

— Ну, это уж вы слишком много берете на себя! — вспылил Захар. — Если бы все так рассуждали, мы много бы наработали! В общем, или дело делайте, или идите к прорабу и скажите, чтобы вас перевели в другое место. А пока вы здесь, я требую выполнять мои распоряжения.

— Э, брат, как разошелся! — хихикнул Еремкин. — Приказывай, знаешь, кому?

— А ты-то сам что умеешь делать? Мы все меньше шестого разряда не имеем, а он «требую»!..

— Да-а, много вы берете на себя, товарищи, — раздумчиво сказал Захар. — С вами, видно, наработаешь. Завтра пойду попрошу, чтобы забрали вас из бригады.

Но он этого не сделал, только грозился. Да и перепалка возымела действие: ленинградцы стали работать живее. Успех зависел от плотницких работ. Их выполняли под руководством Брендина сам Захар и оба кубанца — чернявый грузноватый Пойда и подвижный, ловкий, с тонкой фигурой джигита Терещенко. Эта четверка в отличие от группы Марунина работала дружно, старательно.

Плотницкое искусство явилось для Захара откровением: он узнавал в нем одну за другой своеобразные тайны, и это увлекало его. Оказывается, для того чтобы ровно стесать сторону жерди или доски, нужно предварительно зарубить засечки на глубину снимаемого слоя, и тогда очень легко получалась ровная линия; для того чтобы топор послушно ходил в руках, нужно было правильно его держать — как раз там, где начинался загиб топорища. Всем этим правилам его и Пойду с Терещенко учил Брендин.