Сергей Крутилин - Липяги

Вдруг встает дед Печенов и говорит:

— Я пойду скотником! Что ж делать, коль некому кроме! Что ж, навоз — он не Деникин. С Деникиным, со всей Антантой справились, а с навозом и подавно.

И теперь дед Печенов работает скотником.

Алексей Иванович Щеглов выходец из семьи потомственных агрономов. Его отец — земский землеустроитель — друг Требора и враг Сухарникова. Это были наши агрономы, довольно известные в округе. Не знаю из-за чего, но в последние годы жизни они враждовали. У нас каждый знает об их вражде, но понаслышке. И я мельком слышал; но теперь, когда, опорожнив вторую чашку чаю, Алексей Иванович начал рассказывать историю их вражды, я слушал его с интересом.

История эта давняя. Еще с земства. Наше земство в период своего расцвета решило организовать агрономическую школу и при школе — опытное сельскохозяйственное поле. Для чтения лекций пригласили из столицы нескольких молодых ученых. Среди них приехали два молодых агронома — Требор и Сухарников.

Требор происходил из обрусевших немцев. Но это не имеет никакого значения. Требор хорошо знал наши земли, особенно степные. Он считал, что предотвратить эрозию и истощение почв может только травосеяние. И он всячески проповедовал травы. Всю жизнь, всю энергию свою он отдал травам. Это был неистовый человечище. Он разъезжал по селам и агитировал. Сначала помещиков, потом крестьян, а под конец жизни — председателей колхозов. Требор поражал своей настойчивостью и поистине немецкой педантичностью. Перед началом коллективизации он вступил в партию. Его избрали членом райкома.

Наша организованность известна: назначают собрание в шесть, а начинают в восемь. Требор любил точность. Он являлся в приемную секретаря райкома за пять минут до начала заседания; брал газету, читал. Наступало время собрания. Однако ни председателя, ни других членов нет. Требор ждет минуту, другую, а потом и говорит помощнику секретаря: «Скажите, что Требор был… Да, был…» — и с этим уходит. Раз, другой так сделал и приучил всех к порядку — райкомовцы стали являться на заседания строго в назначенное время.

Таков был агроном Требор.

Сухарников же — этот исконно наш, рязанский.

У него была иная страсть: любил он разъезжать по Европам. Один год едет он в Германию. Поживет там, скажем, лето, а всю зиму сидит и сочиняет трактат для «Агрономического вестника». Немцы, мол, ведут свое хозяйство так-то и так-то: трав сеют мало, но пашут глубоко, удобряют пашню богато.

Года два-три прошло, глядь, Сухарников опять поднакопил денег и отправляется на этот раз в Голландию или Данию. «У датчан, — сообщает он в очередной статье, — пшеница по двести пудов с десятины дает. А мы не получаем и пятидесяти. России не выбраться из тисков голода, если русский мужик не переймет опыт немцев и датчан».

Пишет такое Сухарников, а никто всерьез советы его не принимает. Разве липяговскому мужику в старину было до метода датчан!

Пописывали свои статейки агрономы: Требор ездил в экспедиции на Дон, Сухарников — за границу. Печатались в одних и тех же журналах; хаживали друг к другу в гости. Незаметно состарились. И тут, в старости, все это и началось…

Началось с колхозов. Распахали мужики межи, да и задумались; а как же дальше вести хозяйство? Неужели опять, как было, — трехполка? И стали колхозники зазывать к себе агрономов, чтобы те дали совет. Зовут Требора. Зовут Сухарникова. Обоих сразу зовут: послушать, поспорить.

Чудные были старики. Как-то липяговцы захотели послушать их. Еще при Чугунке. Послали за ними в город тарантас. И что бы вы думали? Как ни упрашивали их, друзья отказались ехать в одном тарантасе: пришлось привозить их по очереди. Не то чтобы ехать вместе: на портретах один другого видеть не мог! Был такой случай. Пригласили Требора на «День урожая». В актовом зале школы накрыты столы. Народу — не протолкнешься. И мы, ребята, тут. Ввели ученого, помогли ему подняться в президиум. Начались речи. Первое слово, конечно, гостю. Вышел на трибуну Требор; только начал речь, вдруг закатил глаза и… К нему подбежали, а он молчит и лишь рукой на стену показывает. Посмотрели, а там, на стене, портрет Сухарникова. По случаю праздника члены исторического кружка устроили выставку знатных земляков. «Убрать! Убрать!» — закричал Требор.

Портрет тут же сняли; а как сняли портрет, так Требор сразу отошел, заговорил. И все про эти самые травы…

А потом приехал Сухарников. Представительный, с тростью, в шляпе.

— Колхоз — большое, разностороннее хозяйство, — говорил Сухарников. — Вы непременно должны применять передовые европейские методы. — И он подробно рассказывал, как датчане и немцы на своих истощенных землях получают по сорок центнеров хлеба.

Мужики слушали, размышляли. Разве они враги себе, чтобы жить, как прежде, в бедности?

— Для того чтобы получать такие урожаи, — доказывал Сухарников, — требуется совсем малость: вносить по четыре центнера минеральных удобрений на гектар.

— И всё? — удивились мужики.

— И всё!

— А где эти удобрения взять-то? — допытывались колхозники.

— Надо создавать химию! — твердил ученый.

— Похлопочи, батюшка! Пусть строят. Мы за химию! — говорили мужики.

Сухарников хлопочет: статьи, бумаги для вepxa пишет. Наконец одна из бумаг дошла до самого Госплана. Вызывают его в Москву. Выслушали внимательно и говорят:

— Что ж, предложения ваши правильные. Химию создавать надо, и мы создаем ее. Но чтобы обеспечить полностью все поля удобрениями, надо строить в сто раз больше химических заводов. Вы подсчитали, во что это обойдется государству? Нет? То-то! Переключиться на химию — значит, остаться без тракторов и танков. А случись война — чем воевать? Вилами?

На химию, у нас в то время не было денег. Может, деньги и нашлись бы, но ведь для создания химии, кроме денег, еще многое требовалось. Требовалось уникальное оборудование. У нас его не было. Требовались специалисты. У нас их не было… Тогда-то наши мужики и вспомнили о Треборе.

У него все выходило просто и понятно; травосеяние не требовало миллиардов рублей на химию. «Сейте травы! — говорил он. — Травы создают структуру, восстанавливают пласт. Поднимайте пласт, будете и с хлебом, и с мясом, и с деньгами».

— За травополье схватились! — говорил Алексей Иванович. — Схватились крепко. Это было что-то реальное. И, главное, не требовало денег. Мы наконец сбросили трехполку. Разве это не заслуга Требора?

— Заслуга, заслуга… — с ехидцей повторил дед Печенов. — Он, Требор-то этот, умер спокойно. Он был уверен, что навсегда избавил мужиков от неурожая. А мы вот сеяли травы, считай, тридцать лет. А урожаи, как были при дедах: сам-шесть.

Алексей Иванович вспылил:

— При чем тут Требор?! Пойми ты, садовая голова, мы сотни лет подряд бороздим землю! Земле безразлично, чем мы ее пашем: сохой, плугом или трактором. Важно, что пашем и пашем без конца! То есть берем от нее. И чем производительнее машины, тем больше берем. А вот удобрять, восполнять то, что взяли, скупимся. Скупимся! Очень даже скупимся! А нужно подходить к земле по-научному: сколько взял, столько и возверни.