Юрий Лаптев - Следствие не закончено

— Это ты — странный. Как думаешь: должен прораб узнать, что за человек Мишка Громов и к какому делу его интереснее приспособить?.. Да и Тимофей Донников для нас с тобой первое начальство. Так что — не зажимайся!

— Чудак ты, Ярулла, разве мне денег жалко? Просто… ну, Донников — туда-сюда, а ведь товарищ Бабинцев — инженер, человек, по-видимому, интеллигентный.

— Тем более.

— Что?

— Не знаю, чему только тебя, Мишка, учили в университете! — Уразбаева начала раздражать непонятливость напарника, с которым вообще-то у Яруллы с первого дня стали налаживаться дружеские отношения. — У нас в Салавате говорят: сколько ни угощай жеребца беляшами, он все равно к овсу потянется. Какой ты интеллигент ни будь, а выпить на дармовщину — каждому интересно! А если стесняешься, скажи, что желаешь отметить в хорошей компании… ну, папашкин день рождения, что ли… Иди!

Ярулла оказался прав, и вечером того же дня Михаил Громов предоставил полную возможность прорабу второго стройучастка Сергею Антоновичу Бабинцеву и бригадиру Тимофею Донникову узнать, что он за человек.

И нужно сказать, что мнение о новичке у обоих начальников создалось вполне благоприятное: не куда-нибудь, а в лучшее питейное заведение — ресторан при гостинице «Волга» — пригласил Михаил двух своих прямых начальников. Да еще и с женами!

И угощение было выставлено такое, что жена инженера Бабинцева Людмила Савельевна, дамочка по-южному экспансивная, к которой вполне применимо выражение: «Стукнет бабе сорок пять — баба ягодка опять!» — сказала, обращаясь к своему мужу:

— Знаешь, Серж, с тех пор, как ты меня вывез из Сочи, я, пожалуй, никогда не ужинала с таким удовольствием, как… вы не обидитесь, если я буду называть вас Мишей?

— Ради бога, Людмила Савельевна!

По случаю субботнего вечера гостиничный ресторан, разделанный «а ля рюс», был, по выражению Тимофея Донникова, «набит битками». Почти непрерывно играл джаз-оркестр «Виола»: четыре музыканта и маслянисто-чернявый бесноватого вида дирижер, он же солист на саксофоне, он же исполнитель усладительно-ресторанных песенок.

Перед эстрадой, оформленной под челн, с которого, по преданию, Степан Разин метнул в воду персидскую княжну, на небольшом «пятачке» толкались, что называется впритирку, любители танцев, именуемых западными. Но так как большинство танцоров имели весьма приблизительное представление о том, как танцуют люди за рубежом, каждый исполнял тот же пресловутый твист как бог на душу положит.

Один — тучноватый, руководящего облика мужчина — приседал, растопырив руки, как на утренней зарядке, а его дама не по возрасту шаловливо играла то бедрами, то бюстом. Другой танцор — здоровенный, круглолицый детина в узеньких брючках морковного колера — озабоченно поднимал то одну, то другую ногу и взлягивал, словно отпугивал настырную собачонку. Третий бесцельно толокся на одном месте, словно озяб человек.

— Ну, молодые — ладно, их дело, как говорится, телячье, — скептически поглядывая на танцующих, рассуждал Тимофей Донников. — А вот взять того апостола: ему, сердешному, небось давно на персоналку пора, а он… эть как выкаблучивает!

— И правильно делает! — обидчиво возразила Донникову Людмила Савельевна. — Это только наши мужчины с сорока лет в деды записываются, а… Кстати, когда мы плыли на «Пушкине» вокруг Европы, Серж, ты помнишь, как все удивлялись на одного… ну, которого мы за академика приняли?

— Помню, — лениво поддакнул разомлевший от хмельной сытости Бабинцев. И неожиданно рассмеялся.

— Ты что?

— Да ведь мы тогда чуть ли не дьякона из Костромы произвели в академики! А вообще Тимофей Григорьевич прав: хорошо — что натурально. А из всех танцующих, по-моему, вон только та пара действительно танцует, а большинство — два притопа, три прихлопа, вот тебе и вся Европа.

Михаил тоже давно уже обратил внимание на пару, которую похвалил инженер Бабинцев: он — выше среднего роста светлоглазый блондин, по виду ровесник Михаилу, она — тоже белокурая, легкая и гибкая девушка возраста, по сути, еще «десятиклассного», но из тех, что по не утраченной еще наивности стремятся выглядеть старше своих лет. И искушеннее.

Михаил и сам не сумел бы объяснить — почему, но чуть ли не с первого взгляда он почувствовал к этой показательно станцованной паре и особенно к «нему» что-то вроде неприязни. И когда после очередного выхода на танцевальный пятачок молодые люди проходили мимо их столика и Людмила Савельевна произнесла нарочито громко: «Вот кому действительно можно позавидовать!» — Михаил добавил также прицельно:

— Да, классический молодец среди овец!

И тут же получил ответный щелчок. Танцор ответил не задумываясь, как будто только и ждал такого выпада в свой адрес:

— И среди кудрявых баранов — тоже!

Реплика прозвучала хлестко. Но еще обиднее показался Михаилу смех девушки и ее взгляд, обращенный в его сторону, который на словах, очевидно, прозвучал бы так:

«Что, выкусил, кудрявый баран?»

— Ты, Михаил Иванович, с этим хлюстом лучше не связывайся, — осторожно хохотнув, сказал Михаилу Донников. — Это, брат, парень длинный: сынок Леонтия Пристроева, кажись, еще от первой жены. И в Москве учится. На дипломата будто бы.

— Подумаешь! — сказал Михаил.

— Думай не думай, а когда к нашим нефтяникам приезжали иностранные специалисты — опыт на опыт менять, так этот самый Павлик Пристроев сопровождал их по всем объектам. А по-английски тарахтит не хуже любого лорда!

— Да, такое возможно только в нашей стране! — не сказала, продекламировала Людмила Савельевна. — Прямо на глазах совершается чудо. Ведь когда мы с мужем перевелись сюда из Сочи — Сергей Антонович там возводил правительственный санаторий, — я просто в ужас пришла: осень, грязь непролазная, бараки! И вот — пожалуйста: оркестр, твист, шницель по-министерски! Абсолютно столичный антураж!

Однако Михаилу Громову после мимолетной перепалки с Павликом Пристроевым «столичный антураж» разонравился. И когда чернявый дирижер затянул под густо томительные звуки джаза модную песенку с припевом «Мы с тобой два берега у одной реки» и Людмила Савельевна, приспустив ресницы и покачивая в такт музыке головой, проворковала: «Какие слова!» — Михаил высказал иное мнение:

— Слова, может быть, и красивенькие, да звучат не по-русски.

— Ну, Миша! Как вы можете?

— Мне кажется, нельзя сказать: мы с тобой два берега у одной Волги.

— А, поэтам все дозволено! — примирительно сказал Бабинцев. — Даже великий Пушкин писал «сткло» и «музы́ка».

Вторая встреча Михаила с запомнившейся ему парочкой произошла уже в преддверии осени, совсем в иной обстановке и при обстоятельствах, которые в милицейском протоколе были описаны так: