Юрий Лаптев - Следствие не закончено

Вообще-то Шестеркин водителем считался неплохим, во всяком случае, почти каждую смену перекрывал суточное задание на две-три ездки. Но главным образом за счет сверхскоростной разгрузки.

— А разве вас, водителей, это не касается?

Михаил указал на вывешенный на видном месте фанерный щит с текстом социалистического обязательства.

— Там, по-моему, ясно сказано, что каждый работник стройуправления и автохозяйства обязуется…

Но Шестеркин, даже не дослушав Михаила, захохотал. Потом спросил:

— А ты, активист, откуда выкатился?

И сам же ответил:

— Наверняка из Рязани. Там, слышь, даже огурцы с глазами, их ядять, а они глядять!

Как ни трудно было Михаилу тогда сдержаться, он смолчал.

А вот у Яруллы Уразбаева выдержки не хватило.

— Выдернуть бы тебя из кабины да самого мордой в грязь! — сказал Ярулла, глядя на водителя снизу вверх с бессильной злостью. И еще добавил: — Губошлеп рыжий!

Возможно, не будь этого «словесного довеска», Олег Шестеркин и смолчал бы — все-таки сам дал повод, — но Ярулла, даже сам того не подозревая, неожиданно «воскресил» очень обидное для Олега прозвище: еще в школьные годы его так дразнили сверстники, а чаще сверстницы.

И Шестеркин, выключив зажигание, неторопливо спустился из кабины и так же неторопливо, вразвалочку подошел к Ярулле. Спросил деловито:

— Губошлеп, говоришь?

— Губошлеп.

— И рыжий?

— И рыжий.

Конечно, будь Шестеркин «под мухой», драки бы не миновать. А вот начать активные действия трезвому, да еще и в рабочее время оказалось не так-то просто. Да и момент был упущен.

Но и отступать «не разрядившись» тоже обидно: выходит, выбрался из кабины только затем, чтобы еще раз «схлопотать рыжего губошлепа».

— Ну, вот что… — заговорил Шестеркин, разделяя паузами слова и напряженно обдумывая достойный ответ.

И надумал:

— Не хочется мне о тебя руки марать, Магометка косоглазый!

— Как ты сказал?

Хотя не только Ярулла, но и сам Олег Шестеркин понял — правда, позднее, — что «Магометка косоглазый» — слова не просто ругательные, однако в ту минуту…

— …Его счастье, что ножа у меня под рукой не оказалось! — так закончил свой рассказ секретарю райкома Ярулла.

— Нет, это не Шестеркина, а твое счастье, друг ты мой сердечный, Ярулла! — не колеблясь высказал свое мнение Фонарчук.

— А я что тебе говорил? — сказал Михаил. — Не только нож, но и кулак — дело гиблое. И унизительное! Так что скажи спасибо бригадиру.

— А что Донников? — спросил Фонарчук.

— Как двух петухов расцепил их Тимофей Григорьевич. И обложил обоих правильно.

— Лучше помолчи ты, Мишка! — снова закипая злостью, заговорил Ярулла. — Да для Донникова, хочешь знать, не мы с тобой, а эти личахи — ценные люди! Вот! — Ярулла крепко сцепил пальцы рук. — А за Шестеркина бригадир заступился, потому что этот паразит Тимофейкиной жены родной племянник! Про таких у нас в Салавате говорят, что они «как свиньи — из одной посуды кушают»!

— А знаете что, отцы, — неожиданно и неподходяще весело заговорил вдруг Фонарчук. — Это даже хорошо, что скандальчик подвернулся!

— Чего уж лучше, — тоже невольно улыбнулся Михаил.

И только Ярулла помрачнел еще больше…

Несмотря на то что Михаил и Ярулла в бригаде Донникова за короткий срок перешагнули из подсобников в подручные, а Громов даже завоевал особое расположение Тимофея Григорьевича за «башковитость» — в любом деле культура работника сказывается, — еще и до скандала с Шестеркиным не так Ярулле, как Михаилу начала претить установка, которую сам Донников охарактеризовал так: «Хорошо тогда работать, когда можно заработать!»

А так как заработок в комплексной бригаде полностью зависел не столько от выполнения, сколько от перевыполнения плана, то иногда как бригадир, так и учетчик «не замечали» мелких огрехов, которые приключались даже не по вине каменщиков, бетонщиков или штукатуров, — мастера-то в бригаде подобрались отменные и как пальцы на руке: все разные, а возьми мизинец — и тот кулаку подспорье. Да только будь у мастера, как говорится, золотые руки, но если не подвезли тебе вовремя и сколько нужно кирпича, цемента или щебенки, — либо на солнышке загорай, либо сам соображай.

— Кто не подвез, с того и спрос. А наше дело маленькое — сдать объект! — с успокоительным равнодушием ответил однажды Донников на замечание Михаила о явно недостаточной засыпке межэтажного перекрытия.

— А вдруг вам, Тимофей Григорьевич, предоставят квартиру на этом этаже?

— Э, милочек, кто из подвала или развалюхи в отдельную квартиру — да еще и со всеми удобствами! — переберется, тот до конца пятилетки будет благодарить: до́ма — нас, строителей, а на собраниях — депутата или горсовет!

И уже окончательно разочаровался Михаил в бригадире после такого случая.

Однажды накануне выходного дня Донников зазвал его и Яруллу к себе в конторку, где уже находились лучший каменщик бригады Константин Узелков, дальний родственник Донникова, бетонщик Александр Распопов и незнакомый парням мелковатый, но осанистый и басистый мужчина с объемистым «двустворчатым» портфелем.

— Дело, мастера, такое, — заговорил чем-то весьма довольный бригадир. — Поскольку завтра у вас день, так сказать, пустой, вот Илья Фаддеевич, товарищ уважаемый, дает вам возможность подколотить за один день, как за полную пятидневку. Какое будет суждение?

— Работенка, как говорится, не пыльная! — многозначительно пробасил Илья Фаддеевич.

— Ну-к что ж, — понимающе сказал Распопов.

— Вот и главное, — поддакнул Узелков.

— Ну, а мы с Михаилом Ивановичем как юные пионеры! — весело отозвался и Ярулла.

И только Михаил промолчал: и слово «подмолотить» слух резануло, да и сам «товарищ уважаемый» чем-то ему не понравился.

Но еще больше не понравилась Михаилу «непыльная работенка»: за неполный день, работая, правда, без перекуров, они облицевали кирпичом стенки уже отрытой канавы и зацементировали пол уютного гаражика, находящегося в индивидуальном пользовании некой Валерии Антоновны, не то супруги, не то доброй знакомой Ильи Фаддеевича. Всего вернее, что доброй знакомой, поскольку и по возрасту Валерия Антоновна, наверное, вдвое уступала своему кавалеру, да и проживал постоянно Илья Фаддеевич, как выяснилось, чуть ли не за сто километров, в областном центре.

Да и «одуванчиком» далеко не всякий и тем более солидный товарищ будет величать свою супругу, напоминающую скорее самодовольный цветок гладиолус.

И хотя не только «подмолотили» мастера прилично — двести рублей новенькими десятками благодарственно принял из ухоженных ручек «одуванчика» свояк бригадира Александр Распопов, но и угощение «дорогим труженикам» было выставлено, по выражению благообразно-обстоятельного бородача каменщика Константина Архиповича Узелкова, «как попу после требы», — у Михаила все время нарастало ощущение какой-то приниженности.