Юрий Лаптев - Следствие не закончено

А вечером, уже собираясь уезжать к себе в Новожиловку, Евтихий очень удивился и даже несколько перетрусил, когда его вызвали в райком и первый секретарь райкома Коржев, в присутствии находившегося в кабинете капитана Ступака, спросил:

— Ну-ка, ну-ка, расскажи и нам, товарищ Грехалов, что у вас там за боеподготовка идет?

В райкоме Евтихий рассказывал про головинцев не так картинно и, только услышав фразу Коржева, обращенную к капитану: «Ну, не молодцы, скажешь, капитан, а?» — не утерпел и произнес торжественно:

— С текущим моментом сообразуемся, товарищ Коржев. В финляндскую одного героя наша Новожиловка из своей среды выделила — Сергея Чивилихина, а в дальнейшем посмотрим. У меня лично племяш так военизировался, что в артиллерийскую школу сразу три заявления настрочил.

— Для какой же цели три? — улыбнулся Ступак.

— Первые два нескладно получились. Не сумел, так сказать, по молодости идейную суть выразить. Пришлось мне подправить… Разрешите папиросочку.

— Хорошо! Очень хорошо, — угощая Евтихия папиросой, сказал Ступак. — Ну, а кто же у вас там руководит строевой подготовкой?

— Головин Егор Васильевич. Тоже своего рода герой: с малых лет никому не уступал в драке.

— Ну, это невелико геройство, — сказал Коржев с усмешкой.

— Вот именно. Мы Головину то же самое говорили, — охотно согласился Евтихий. — Горяч ужасно. Но из армии, заметьте, вернулся поспокойнее. Его на Карельском фронте в первом же бою поранило. Так сказать, в плечо.

— Да, много хороших парней из-за горячности под пулю попадают, — сказал Ступак. — Но вот когда вам нужно поднять взвод в атаку — таким бойцам цены нет! Так что, товарищ Грехалов, приветствуйте всех участников бригады от моего имени и от имени товарища Коржева. А Головина — особенно. Так, что ли?

— От всей души! — горячо поддержал секретарь райкома.

— А насчет литературы зайдите ко мне. Я сегодня в военкомате буду часов до десяти, — сказал Ступак и крепко пожал Грехалову руку.

После этого разговора Евтихий стал считать себя если не руководителем, то уже во всяком случае одним из активистов зверобойной бригады. Вернувшись в деревню, он зазвал к себе в магазин нескольких комсомольцев и, развешивая почтительно слушающим бабам селедку, произнес зажигательную речь. Увлекшись собственным красноречием, закончил многозначительно:

— Сам секретарь райкома о нас в газету написать грозился! А в воскресенье Коржев сюда приедет посмотреть, чем вы тут дышите. Дела сурьезные!

На другой день Грехалов раздобыл где-то старенькую берданку, вышел на огород и, укрепив в сугробе лопату, выпустил в нее два заряда. Результат, к великому огорчению стрелка, получился весьма посредственный.

— Ты, Евтихий, лучше бы в баню палил или в сарай, а то больно мелкий для такого охотника зверь — лопата! — сказала Евтихию жена.

Комсомольцев поразило известие, привезенное Грехаловым: оказывается, и в районе о них идут разговоры. Вечером почти вся бригада собралась в избе у Егора. Было тесно, дымно, весело. Ребята по очереди выбегали на улицу опробовать спортивные лыжи. Почти всем они нравились, но некоторые, привыкшие с детских лет ходить на лыжах в валенках, высказывали такое опасение:

— Бежать-то в ботинках легко, как в тапочках, но, возможная вещь, ногам студено будет?

Костюнька Овчинников предложил всем парням совершить переход до областного центра. Заявил хвастливо:

— Триста сорок километров за четверо суток отстегаем как миленькие.

— И за сутки доберетесь, если в телячий вагон вас поместить, — по обыкновению остудила Костюньку Люба Шуракова.

— А что, думаешь, не осилим такой переход?

— За всех не поручусь, а ты осилишь; вчера смотрим — летит наш Константин Гордеич под гору, как некормленый мерин к овсу.

— Дура! — обиделся Костюнька. — Как ты скажешь, Егор Васильевич, разве хвастаюсь я?

Егор улыбнулся.

— Да ведь девчата тебя лучше знают.

— С чего это вы взяли? — сразу ревниво насторожилась Люба.

В последнее время ребята начали замечать, что где Люба, там и Костюнька, но зарождалась эта симпатия между ними как-то странно — больше во взаимном подшучивании и словесных стычках.

— А если не знаешь, почему сомневаешься? — вопросом на вопрос ответил Любе Егор. — Конечно, форсировать, почитай, триста пятьдесят километров за четверо суток не каждому подсильно. Но если будет дан приказ — думается, наши ребята не подкачают.

— Ясно!

— Кровь из носу, а прошли бы!

Егор оглядел задорные лица комсомольцев. Он все больше и больше чувствовал, насколько после службы в армии стал сдержаннее и строже в своих словах и поступках. Знал, на себе проверил действительную цену молодому задору, когда все кажется возможным, трудности легко преодолимыми, а опасность — иногда смертельная — подстерегающей кого-то другого, а не тебя, молодого и сильного. И хотя ему сначала понравилось предложение Костюньки, он сказал:

— Ну, а пока такого приказа нет, и переход затевать не будем. Показать свою подготовку можно и на том деле, за какое взялись, да еще и с большей пользой. Вот пусть посмотрит Коржев на нашу организацию, а тогда можно поговорить и о большем переходе.

Комсомольцы начали деятельно готовить к приезду Коржева большой загон. Тщательно обследовали обширный район Лосиной пади. Заранее определили место для номеров, придумали для загонщиков особую, поистине оглушительную колотушку. Изготовлением флажков и трепещущих на ветру бумажных лент были заняты почти все девушки села.

Снаряжались для участия в охоте и люди пожилые. Даже мало интересующийся всем, что не относилось к свиноводству, Максим Жерехов достал с чердака старенький отцовский винчестер и начал протирать его керосином.

— Ты-то куда мостишься, воин? — удивленно спросила жена. — Неужто еще не отстрелялся?

— Как бы не так! — с неожиданной горячностью огрызнулся Максим. — Отстрелялся! Покажем еще кой-кому достижение.

За этим занятием и застал Максима его сосед Чивилихин. Ефим Григорьевич, привязавшийся за последнее время к Клавдии, хотя и не забыл о том, как Жерехов «обидел его поросятами», но уже не гневался и частенько заходил к Максиму побеседовать.

— Ты что это, сват? — удивился Ефим Григорьевич. — От кого обороняться задумал?

За Жерехова ответила жена:

— Тоже в головинцы записаться хочет на преклоне лет! Ну, чисто с ума люди посходили: девки-барышни и те на волков снаряжаются. Так по деревне табуном и ходят.

— Не табуном, а строем! — строго поправил жену Максим. — И ничего в этом удивительного нет, а баловства меньше. Вот помяни мое слово — и на поле работать будут дружнее. Шаг одинаковый выработается.

— Шаг-то, конечное дело, выработается… — неопределенно протянул Ефим Григорьевич и задумчиво поскреб по своему обыкновению бородку: — Может, и мне… это самое…