Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк

Несмотря на трудности, Коростелев был доволен ходом событий. Пятнадцатого июня опубликовали в «Свободном слове солдата» резолюцию партийного социал-демократического суда по делу Кобозева, который сам потребовал назначить этот суд. Никаких оснований для обвинения Петра Алексеевича в политической провокации не нашли. Так закончилась долгая злостная канитель, затеянная меньшевиками. Но это подхлестнуло Александра стремиться к разрыву с временными попутчиками, «ненадежными, как вешний лед».

Придя вскоре в Нахаловку, Коростелев зашел к Наследовым и договорился о том, что Фрося пойдет работать в газету.

— Лучше быть рассыльной, чем ходить на поденщину, — сказал он ее родителям. — Зачем девушке бегать по Зауральной роще, где на каждом шагу не жулье, так купчики пьяные?

— Чай, она со своими… — возразила мать.

— И в редакции не чужие будут.

— Как вы правильно говорили с маманей, Александр Алексеевич! — сказала Фрося, придя первый раз в «Зарю».

Баретки ее были начищены до блеска, кофточка туго накрахмалена, оборки на юбке разутюжены, и жакетка матери, ушитая по фигуре, сидела как влитая.

— Какая ты нарядная! — хотел было пошутить Александр, чтобы подбодрить ее, но шутки не получилось: слишком хорошо он знал, чего стоили старания бедности выглядеть получше.

А сотрудники редакции даже не заметили Фросиного наряда, только удивились:

— Ах, коса какая!

— Ах, глазки!

Другая, может быть, и возгордилась бы, но Фрося боялась, как бы ее не выпроводили из этого дома, узнав о том, что она малограмотная. Не скрывая тревоги, она всматривалась в бумажки, конверты, расписки в разносной книге, доверенной ей вместе с почтой: почти не дыша, выслушивала тех, кто давал поручения: «Не перепутать бы чего! Да не забыть… Все адреса запомнить надо».

Смущалась, если совали деньги «на чай», замирала, не решаясь резко одернуть, когда брали за подбородок, нагло рассматривая разгоревшееся румянцем лицо: ведь не шалопаи уличные, а «клиенты», «подписчики», «авторы», нужные для газеты. Гораздо меньше этих любезностей пугал ее бешеный собачий лай, поднимавшийся за дверью после звонка.

Вирка как-то сказала:

— Ты чувствуй себя уверенной, не поддавайся этим хахалям — бей их по рукам. Мы тут хозяева, рабочие. Вот в профсоюз вступать будем. — Но сама задумывалась: — У тебя хоть дома хорошо, а у меня душа изболелась. Кабы не отец!.. Он, вишь ты, тоже за то, чтобы мы где угодно на поденных работали, только не в организации. У всякого свое: твоя мать ухажеров городских боится, а наш изверг не хочет, чтобы у меня защитники нашлись.

Теперь город открывался для Фроси по-новому: появились в ее жизни городская управа, земская управа, клуб социал-демократов, Советы депутатов и другие неслыханные прежде учреждения, а улицы и переулки распахнулись множеством ранее незнакомых дверей.

В дождь и ветер торопливо шагала она по тротуарам, поднималась на этажи, нередко слыша за собой чье-то прилипчивое дыхание, вкрадчивые шаги.

Иногда плакать хотелось от страха, а иной раз лопалось терпение — отчитывала с отчаянной резкостью. Вечерами нарочно убожилась: укутываясь шаленкой, прятала косу, сутулилась, с горькой нежностью думала:

«Ну почему бы вместо этих поганцев Нестора не встретить?»

Пусть бы он брал ее за подбородок или под локоть, обнял бы, как тогда, в первый раз.

Но вместо него остановил однажды Фросю у входа в городскую думу другой человек… Ощутив прикосновение его властной руки, она оглянулась и стушевалась: перед нею стоял епископ Мефодий. Из-под шляпы спадала на плечи львиная грива волос, черное пальто, как ряса, до пят, а в отворотах воротника, напоминавшего большую пелерину, блестел на золотой цепи край наперсного креста.

Прожигая девушку сверкавшими глазами, епископ потрогал за уголок красную косынку на ее плечах, укоризненно покачал головой.

— В ересь большевистскую впадаешь, милая дщерь церкви Христовой! Уж лучше бы зреть тебя в вертепе разврата…

— А вы разве там бываете? — с неожиданно прорвавшейся дерзостью спросила Фрося, оскорбленная его словами.

У Мефодия дыхание перехватило. Он и сам не сказал бы, что больше взволновало его: убийственная прямота вопроса, или близость девушки, столько раз прерывавшей его молитвы и сны, или одна мысль о встрече с нею в том запретном месте, о котором он тоже нечаянно упомянул.

Не оглядываясь по сторонам, епископ потянул косынку, но, ощутив нежную теплоту гладенькой Фросиной шеи, не удержался — грубо сжал плечи девушки.

— Господи, воля твоя! — вспомнив о своем сане, промолвил он и резким движением распахнул тяжелую дверь в нарядный вестибюль, не ожидая услуги от ринувшейся к нему свиты церковников, до этого почтительно медлившей в отдалении. А перепуганная Фрося, не подняв косынки, только крепко прижимая к груди разносную книгу и пачку пакетов, бросилась бежать по улице.

— Хоть бы уж скорей состариться! — с горечью сказала она Вирке во время перерыва, когда они обедали в углу коридора типографии.

Еду приносили из дома. Сегодня по куску пирога с капустой, бутылка чая. Чего еще желать? Но не старости, конечно! Вирка поперхнулась от смеха и долго кашляла, побагровев и весело блестя глазами.

— Ну и дура! — изрекла она, отдышавшись. — Надо же выдумать! Чего хорошего, а состариться успеем.

— Зато жила бы спокойно, а сейчас все пристают… Ведь он мне синяки на плечах сделал… Пальцы у него как железные. Маманька увидит — прибьет.

Вирка опять начала бурно смеяться:

— Твоя маманька на эти синяки молиться будет. Ты теперь вроде святым миром мазана. Брось хныкать. Давай лучше сходим сегодня в электротеатр «Олимп», там кинобоевик «Тайна склепа, или Любовь святыни», а то еще в «Фуроре» идет «Пепелище счастья».

Фрося сразу оживилась. На прошлой неделе в «Аполло» смотрели они с Виркой тоже боевик — «На вершине славы» с участием Мозжухина и чернобровой красавицы Лисенко. Дома за опоздание влетело. Но зато теперь казалось — легче умереть, чем не попасть на любую картину, в которой играют эти артисты.

К вечеру в редакцию пришло известие о том, что воинские части, матросы и толпы вооруженного народа подступили к Таврическому дворцу, где заседал ЦИК Совета депутатов, и потребовали: «Долой Временное правительство и министров-капиталистов!». Демонстранты открыто выражали свою враждебность руководителям ЦИКа, меньшевикам и эсерам, передавшим всю полноту власти Керенскому. Но князь Львов и командующий войсками округа, составив план ликвидации «беспорядков», вызвали из Павловска конную гвардию, артиллерию, казаков и несколько рот измайловцев и семеновцев.

— Вот так бомба для Временного правительства! — подмигивая, сказал девчатам старый вахтер редакции. — Да и для Советов тоже конфуз. Чтой-то они так опрофанились!