Анатолий Дементьев - Прииск в тайге

— Люба, — сказал Савелий жене, — ты бы глянула на улицу.

Женщина накинула полушалок и вышла.

— Начнем, товарищи, — встал Земцов и обвел взглядом собравшихся. — Времени у нас в обрез. Значит, так. Мы должны быть готовы в любую минуту по первому сигналу поднять рабочих города на вооруженную борьбу и захватить железнодорожную станцию, телеграф, банк и арсенал. Коротко доложите, товарищи, о готовности. Начнем с тебя, Савелий Тихонович.

Марков привычно разгладил пышные седые усы, подкопченные снизу табачным дымом.

— Железнодорожники готовы. Ручаюсь, девяносто из ста пойдут за нами. Два боевых отряда полностью вооружены. Набираем третий, а вот где взять для него оружие…

— Почему не все сто пойдут? — перебил Петр и прищурил глаза. — Где же остальные десять?

Савелий пожал плечами.

— Так ведь не все нашу программу принимают. Кое-кто к меньшевикам тянется. Есть и такие, кому старые привычные порядки больше по душе. А есть и просто трусы. Но за тех, кто с нами, я головой ручаюсь.

— Оружием надо обеспечить всех. Давыд, — Земцов повернулся к Рогожникову. — Помоги железнодорожникам. У них самая трудная задача, и от того, как они с ней справятся, зависит многое. Тимошенко, а как у тебя?

Плотный человек с широким добродушным лицом и совершенно голым черепом, заговорил с мягким украинским выговором.

— Та що же тут долго бачить, товарищ Земцов. Мукомолы никогда последними не бувалы. Треба — хоть сейчас могут выступить.

— Уверен в этом?

— Як в самом себе, товарищ Земцов.

— Это хорошо. Капустин, послушаем тебя.

Молодой, завидного сложения парень с огромными руками, которые он не знал, куда девать, взглянул на Петра веселыми глазами.

— Я еще короче скажу: металлисты готовы.

Земцов выслушал каждого, и озабоченное выражение исчезло с его лица.

— А теперь давайте сюда, — он развернул на столе от руки вычерченный план Златогорска. Водя по нему пальцем, уточнял места сборов, маршруты, по которым будут двигаться дружины.

Из дома Савелия выходили незаметно, по одному.

…Со стороны железнодорожной станции донеслась частая оружейная стрельба и, почти тотчас в другом конце города, у металлического завода, гулко ударил взрыв. Потом начали стрелять в самом центре — Большой Нагорной, — и скоро уже всюду раздавались выстрелы. По улицам бежали группы людей, останавливались, отстреливаясь и бежали дальше. С крыши банковского здания затараторил пулемет. Под утро все стихло. Стало известно, что город в руках большевиков.

На узких улицах Златогорска появились рабочие с красными знаменами. Они шли и пели:

Демонстранты двигались по Большой Нагорной, по Уфимской, Таежной и другим улицам к Оружейной площади. В колоннах шагали рабочие заводов и фабрик, железнодорожники, мукомолы, кожевники. По досчатым тротуарам следом за ними бежали мальчишки, во все глаза глядя на невиданное зрелище. Ветер хлопал полотнищами алых стягов, далеко вокруг разносил песни. Сам воздух казался каким-то необыкновенным, будоражил людей.

На Оружейную площадь отовсюду стекались тысячи людей. Никогда еще не было в Златогорске, чтобы в одном месте собралось столько народу. На возвышение, наспех сделанное из пустых ящиков и бочек, притащенных сюда из ближайшей бакалейной лавки, поднимались ораторы, говорили о свержении Николая Кровавого, о свободе, которую получил народ, о равенстве и братстве, о том, что пора кончать проклятую войну с немцами. Давыд Рогожников, Петр Земцов и другие члены Златогорской большевистской организации выступали на митингах, объясняя народу положение в стране, линию большевиков, распространяли среди населения резолюции Первой Уральской областной партийной конференции об отношении к Временному правительству и войне.

Куприян Егорович Мохов тоже пришел на площадь. Во главе большой колонны рабочих, шагавших по Уфимской улице, он узнал своих бывших постояльцев. Давыд Рогожников нес в сильных руках свежеостроганное древко, на котором развевалось красное полотнище. Рядом шагал Петр Земцов, сильно похудевший, с воспаленными глазами. Куприян Егорович побледнел, попятился и стал креститься дрожащей рукой. Кто-то схватил его за локоть и крепко сжал.

— Что я говорил, Куприян Егорыч? Вот они, смутьяны-то, богохульники-то. Теперь сам видишь.

Мохов повернулся. Сзади него стоял Дулин. Поглаживая рыжую, в мелких кольчиках, бороду, он злобно смотрел на демонстрантов.

— Да что же это делается-то на белом свете, Матвей Матвеич? — плаксиво спросил домовладелец. — Что дальше-то будет?

— Поживем — увидим, — ответил купец. — Хорошо они поют, а вот куда сядут… Пойдем-ка отсюдова, Куприян Егорыч, нечего на оборванцев глядеть.

Громадный двор зареченского скупщика Парамонова обнесен высоким глухим забором, по верху натянута колючая проволока, словно копья торчат из досок кованые гвозди. Шатровые ворота закрыты. Во дворе, выложенном каменными плитами, разные службы: амбары, конюшня, курятники, свинарники, коровники. Два цепных пса, каждый с теленка ростом, денно и нощно сторожат добро Игната Прокофьевича Парамонова.

На рассвете хмурого холодного утра в ворота кто-то сильно застучал. Из глубины двора выскочила огромная собака и, глухо рыкнув, с разбега ударилась в калитку. Человек по ту сторону забора в страхе отскочил. Злобно и хрипло залаяла вторая собака. Послышался скрип двери, сердитый окрик, и темная фигура пересекла двор. В калитке открылось окошечко, выглянуло заспанное лицо Федора — сына Игната Прокофьевича.

— Никак вы, Иннокентий Дмитрич?

— Никак я, — передразнил Иноземцев. — Отец дома?

— А где ж ему быть?

— Отопри скорее да попридержи собак.

Федор привык к внезапным визитам горного инженера. Позевывая, он пошел привязывать собак. Вернулся не скоро, загремел цепями и засовами, распахнул калитку. Иноземцев, опасливо поглядывая на привязанных в углу двора рвущихся собак, пробежал по тесовому настилу до резного крыльца. Рванул тяжелую, обшитую серым толстым войлоком дверь, и только оказавшись за ней, вздохнул с облегчением. Потирая озябшие руки, Иннокентий Дмитриевич прошелся по комнате. Бесшумно распахнулись половинки двери соседней комнаты, и между ними возникла мощная фигура Парамонова. Старик широко зевнул, перекрестился и ястребиными глазами оглядел раннего гостя.

— Что рано поднялись? — вместо приветствия спросил скупщик и опять зевнул.

— Плохие вести, Игнат Прокофьич, — хрипло заговорил инженер. — К Зареченску, мне сказали, подходит большой отряд большевиков. Часа через три-четыре будет здесь. В Златогорске власть захватили проклятые голодранцы, организовали свои Советы. Конечно, все это временное явление, но пока восстановят порядок, пройдет какое-то время. Считаю момент очень серьезным.