Юрий Мишаткин - Особо опасны при задержании [Приключенческие повести]

До четырнадцати тридцати оставалось три часа. Так что включать рацию не стоило. Преждевременный выход в эфир КЛС мог насторожить функабвер за линией фронта. Рация должна заработать в точно обусловленное абвером время. Ни минутой раньше и ни минутой позже.

— Участвовали в допросах арестованных?

— Нет. У меня задание осуществлять связь.

«Довольно правдив, — отметил Магура. — И держится просто, не вызывающе. Мы захватили троих, точнее, двоих. Третий — Курганников — избежал пленения. Кто же этот старик? — Магура перевел взгляд на отупело смотрящего в пол старого казака. — На кавказца не похож. Значит, не Саид-бек. Но и не Эрлих! Бывшего штабс-капитана я узнал бы сразу, хотя мы ни разу не встречались с глазу на глаз».

Почувствовав на себе пристальный изучающий взгляд, старик поднял голову:

— А меня-то за что заграбастали, гражданин начальник? Я справку имею. Подчистую освобожден, как полностью отбывший срок. Верно, что жительствовать в хуторе не имею права. Так только на день сюда заехал! С родными дюже повидаться захотелось. Может, в последний раз…

— Фамилия?

— Горбунков Тимофей, по батюшке Матвеич! — излишне поспешно, желая показать свое стремление во всем честно признаться, доложил старик.

— Не врет. Сейчас не врет, — подтвердил Михаил Чумаков. Он охранял арестованных и смотрел на них насупленно, угрюмо. — Его Душегубом в народе прозвали за прежние делишки.

— Кто и почему стрелял у Совета? — обернулся Магура к Чумакову. Тот доложил:

— Тип какой-то через плетень махнул, товарищ майор государственной безопасности! Пришлось стрелять. Теперь двое наших за ним погнались.

«Эрлих или Камынин? Узнаем точно, когда беглеца настигнут», — подумал Магура и спросил Фиржина:

— С вами в группе был некий Эрлих. Где он сейчас?

— Не знаю, — признался радист.

— А почему стреляли? Что побудило вас убить Курганникова?

Фиржин ответил не сразу. Прикусил губу, насупился.

— Понял, что для него не было и нет ничего святого. И ничего дорогого. Такие, как он, вновь бы распяли Христа или кого угодно.

Пора было ехать в Венцы. Магура уже сидел в кабине грузовика, в кузов забрались бойцы (сторожить арестованных Фиржина и Горбункова остались Чумаков и еще один «ястребок»), когда навстречу выехали две подводы. На первой, на разостланном полушубке, лежал оперативный уполномоченный райотделения УНКВД сержант государственной безопасности Григорий Полетаев.

— Сильно раненный он, — объяснила женщина, которая правила конями. — В себя все не приходит. Вот в станицу везем. Там уж доктора помогут…

Магура отдернул дерюгу на второй подводе и увидел труп с оскалом приоткрытого рта, где золотом и сталью холодно поблескивали на зубах коронки.

— Товарищ сержант еще одного подстрелил. Только мы его не взяли: больно тетка Камынина по сыну своему убивается, прямо жалость берет… Слезами не исходит, без слез в себе горе прячет. Просит позволения самой ей старшего-то обрядить и земле предать. Обещалась не поганить хуторское кладбище и схоронить за оградой, где безродные и убивцы лежат. Нет ему места промеж наших, кого он прежде и нынче жизни лишал…

Над Артановским стало смеркаться. Небо обложили низкие тучи. Они затмили солнце и покрыли все хмарью подступающего весеннего дождя.

РАПОРТ

Весьма срочно!

Начальнику Сталинградского управления НКВД, комиссару государственной безопасности III ранга тов. Воронину.

Во исполнение ориентировки и приказа по розыску заброшенной на территорию Сталинградской области группы противника в количестве пяти человек докладываю:

13 апреля сего 1942 года в х. Артановском нами арестованы гр. Фиржин — радист — и гр. Горбунков — местный житель, недавно освобожденный по отбытии срока наказания.

При задержании убит руководитель десантной группы гр. Курганников (он же по документам Селиверстов П. П.), при этом ранен колхозник Данилов И. П.

В х. Венцы при задержании убиты вражеские агенты гр. Камынин Ф. П., Саид-бек (он же по документам Разыскулов С.), погибли колхозные активисты, члены ВКП(б) Трофимов С. А., Тупиков Н. П. и Ястребов М. С.

Член немецкой агентурной группы Эрлих С. Р. при задержании ранен и бежал. Организовано преследование и блокирование всех путей его продвижения.

В операции активную помощь оказали бойцы истребительного отряда и жители хуторов Венцы, Артановский.

Тяжелораненый сержант госбезопасности Полетаев Григорий Иванович отправлен в райбольницу.

Эрлиха спасла случайность.

Когда он запер дверь подпола и, для верности подергав замок, вышел из куреня, неподалеку послышалось тарахтение автомобильного мотора.

«Кого еще принесло?» — успел подумать Сигизмунд и увидел, что из кузова появившегося в проулке грузовика на землю спрыгивают люди в военной форме с карабинами в руках.

Эрлих метнулся за угол куреня, прижался к саманной стене, а когда решился выглянуть — красноармейцы и с ними майор окружали дом хуторского Совета.

«Они начнут искать сельсоветчиков и наткнутся на меня!» — понял Эрлих и стал неслышно пятиться, отступать за курень, пока не оказался в старом саду среди голых стволов деревьев.

— Стой! — окликнули за спиной.

Опережая выстрел, Эрлих упал плашмя на землю, зарывшись в прелые яблоневые листья, и тут же вскочил. Не давая бойцу времени передернуть затвор и вновь спустить курок, Сигизмунд перемахнул плетень и бросился на взгорье, к сырым холмам.

Он бежал, не останавливаясь, не переводя участившегося дыхания, не замечая, что с неба сыплет дождь. Из груди вырывался надрывный хрип. Ноги скользили.

Эрлих не чувствовал боли (рана дала о себе знать позднее), не догадывался, что кровь насквозь пропитала в сапоге носок. Сигизмунд мечтал лишь об одном: поскорее и подальше уйти от погони, скорее оказаться за Доном и встретиться с частями немецкой армии. Что стало с группой, ее руководителем и радистом, Эрлиха совсем не интересовало. Лишь собственная жизнь, собственное спасение волновали сейчас бывшего штабс-капитана. Он еще не знал, что доложит начальству, как объяснит провал операции и их группы. Ведь абвер, несомненно, насторожит тот факт, что из пятерых десантников вернулся лишь один Эрлих. Его могут посчитать виновным в гибели сподвижников.

«Я везучий, удивительно везучий! Еще в октябре семнадцатого мог быть подстрелен на пустынной петроградской улице, мог быть убитым в боях Добровольческой армии под Царицыном или позже чекистами на Дону, мог утонуть в Волге или десятки раз сдохнуть от голода в первые годы эмиграции… Я родился под счастливой звездой, она поможет мне и на этот раз…»