Ваграм Апресян - Время не ждёт

— По привычке, на самом же деле они тебе очень доверяют.

— Весьма тронут этой честью, оказанной мне в моем доме.

— Ну вот, ты уж и обиделся, отец. Прошу прощения.

— Я нисколько не обиделся, хотя не нахожу, что разговор о доверии ко мне является тактичным. Я об одном только прошу: будьте поосмотрительнее, когда устраиваете тайные политические сборы, пользуясь запретной литературой... Кстати, что за книжка была у вас?.. Я спрашиваю, полагая, что и ты великодушно доверяешь мне. Я слышал небольшой отрывок из вашей книжки и мне показалось, что она написана с чувством.

— Книга называется «Что делать»?

— Не может быть! — изумленно воскликнул магистр.— То, что я услышал, не было похоже на Чернышевского. Мы ведь тоже студентами увлекались его книгой.

Тая улыбку в усах, Александр ответил отцу:

— Студенты нынешнего поколения увлекаются другой книгой с таким же названием. Ее написал Владимир Ильин — один из самых выдающихся русских социал-демократов.

— Удивительное совпадение, — заметил отец.

— А может быть и сознательное повторение. Правда, общее между этими книгами только в названии. Общественная мысль в России развивается с головокружительной быстротой. В течение жизни одного поколения она совершила путь от Чернышевского до Ильина, — ответил Александр.

Отец не совсем понял его, но промолчал. Он испытующе взглянул сыну в глаза и осторожно спросил:

— Если не секрет, то прошу, Шура, сказать: я всерьез могу считать тебя социал-демократом?

— Я за правду, отец, — уклончиво ответил Александр. Михаил Александрович минуту помолчал, поняв, что сын не хочет открыться ему до конца. Подумав, он сказал наставительно:

— Искренне хочу тебе посоветовать, Шура, чтобы ты излишне не рисковал, не лез бы в драку впереди всех. Увидя, как нахмурился сын, извиняющимся тоном добавил: — Впрочем, кажется, в твоем возрасте родительские наставления вызывают одно раздражение.

— Разве я давал повод для такого заключения?

— Давал, Шура, помнишь, как ты отнесся к моему беспокойству во время прошлогодней маевки? Ты был тогда не в меру горяч, а я хотел бы, чтобы ни в одном деле ты не терял чувства меры.

— Я вел себя, как подсказывало сердце.

— Вот, вот, — обрадовался отец, — об этом я и хотел сказать: в твоем возрасте люди больше прислушиваются к голосу своего безрассудного сердца, чем к голосу разума.

Маленький Миша, все время внимательно слушавший разговор, неожиданно вмешался:

— Папа, а какой у сердца голос? — спросил он.

— Договоримся на том, что важно и го и другое. Человек без рассудка так же плох, как и человек без сердца, — ответил Александр.

— Ну, па-ап, какой голос у сердца? — снова спросил Миша.

— А разве ты не знаешь? — Тук-тук, тук-тук, — сказал отец, стуча указательным пальцем по груди мальчика.

На этом разговор окончился.

Утром следующего дня Александр в тарантасе выехал на станцию Райвола, чтобы оттуда поездом отправиться в Петербург.

Ехал он в город встретиться с незнакомым человеком, по делу ему еще неизвестному. Он лишь догадывался, что таинственность, которой так обставляется эта встреча, вызвана важностью самого дела. Догадки занимали его всю дорогу, а в груди поднималось чувство гордости за оказанное доверие.

В Петербурге его должен был встретить Виктор, который имел связи с незнакомыми Александру лицами я был более опытен в партийных делах. Однажды Виктор повел Игнатьева в подвал своего дома и переложил дрова с одного места на другое. Показался ящик с литературой, укрытый рогожей.

— Держать ее в городе стало опасно. Надо хранить все это где-нибудь за городом...

— Давай перевезем в Ахиярви, — не задумываясь, предложил Игнатьев.

Содержимое ящика было частями доставлено в Ахиярви, и с тех пор имение Игнатьевых стало базой хранения нелегальной литературы. По рекомендации Виктора, к Александру приезжали студенты, брали брошюры и книги для рабочих кружков петербургских заводов и для себя. Но, странное дело, чем больше студенты знакомились с содержанием разных нелегальных изданий, тем жарче становились дискуссии внутри кружка, тем непримиримее разгоралась борьба групп. Одни и те же, казалось бы, совершенно ясные вопросы, трактовались разными людьми противоположно, а некоторые просто называли черное белым и наоборот. Одна группа выдвигала несбыточные планы расправы с самодержавием, другая, напротив, считала, что никакого призыва к действию не нужно, что достаточно рабочим ограничиться требованиями улучшения условий их труда. Кто же был прав? В ответ на этот вопрос Виктор однажды принес книгу и сказал: «Читайте, и все станет вам ясно». Называлась книга «Что делать?»

С Финляндского вокзала Игнатьев пошел к Литейному проспекту. В маленьком ресторане он увидел Виктора, и, не приветствуя его, сел за другой стол. Виктор вскоре ушел, а Александр задержался немного, заказав себе ветчины и бутылку пива. На углу Сергеевской улицы они встретились вновь.

— Ну как, все благополучно? — спросил Виктор, здороваясь.

— В каком смысле?

— Не следует ли за тобой некая твоя тень с тросточкой?

— Тени нет, бог миловал, — ответил Игнатьев, щурясь от солнца.

— Тогда сядем на конку.

Ехали они долго, миновали Витебский вокзал и сошли возле Верейской улицы. Дальше пошли пешком, петляя по переулкам. На краю города Виктор остановился, показал вдали двухэтажный дом и попрощался. Александр пошел дальше один, завернул в неприглядный двор, где резвились босоногие ребятишки. Прервав игру, они с любопытством уставились на чужого человека, но, не найдя в нем ничего особенного, занялись своим делом.

Двор имел три выхода. Александр подошел к двухэтажному дому и, поднявшись по деревянной лестнице, постучал в дверь условленным стуком. Его пригласили в сумрачную комнату с низким потолком.

Игнатьев увидел человека в пенснэ, сидевшего в углу на ветхом диване. После короткой заминки, возникающей обычно в минуту знакомства, Игнатьев, несколько присмотревшись, вдруг кинулся в объятия «незнакомца».

— Борис Константинович!

— Батенька мой, поистине мир тесен, вы ли это? Как возмужали! — откликнулся Лодыгин, обнимая бывшего ученика. — Ну вот, какой конфуз получился. Мне сказали, что приедет некий Григорий Иванович, а на самом деле вот кто вы, Александр. Простите великодушно, забыл как по батьке звать?

— Михайлович, — сказал смущенно Игнатьев.

— Отлично! — воскликнул Лодыгин, искренне радуясь негаданной встрече. — Но только, батенька мой, конспирация ваша сразу провалилась. Как вы будете работать дальше, «Григорий Иванович», то бишь Александр Михайлович. Впрочем, все это неважно, ведь я вас не выдам, — продолжал учитель с деланной серьезностью, — приступим-ка лучше к делу. Вы, говорят, химик или во всяком случае биолог, интересующийся химией.