Сергей Крутилин - Грехи наши тяжкие

«Но мы уже занимались рыболовецкой бригадой, — пыталась оправдаться Долгачева. — Освободили старого бригадира и назначили нового. Как его? Перышкина. Он майор запаса».

«Вот майор запаса все и делает!» — сказал Борис Прохорович и ушел.

Екатерина Алексеевна полистала тетрадь, и сердце у нее похолодело. Рядом с нею творились такие дела, о которых она даже не подозревала.

Долгачева решила всерьез заняться Окой.

Начала она с того, что заслушала бригадира рыбаков на бюро. Явился уже немолодой человек, опухший от постоянного перепоя. Першкин держал в руках бумагу, в которой были записаны все требования рыбаков, — и то, что у них нет настоящего, рыбацкого траулера, и о нехватке снастей. Перышкин не обмолвился только об одном: куда сбывалась рыба, которую они вылавливали?

Масла в огонь подлил Ковзиков, который готовил вопрос, проверял работу артели. Он рассказал о закосе — о том, как они варварски уничтожают всю молодь, куда они сбрасывают пойманную рыбу.

Перышкин стал хитрить, не рассказал все честно.

Екатерина Алексеевна не удержалась — резко выступила против бригады.

Бюро под горячую руку решило рыболовецкую бригаду распустить, а Перышкину, как не справившемуся с партийным поручение, объявить строгий выговор.

Рыбаки понуро обходили Долгачеву.

Зато любители рыбной ловли ликовали.

Старый учитель вдохновился. У него появилась надежда: выходит, можно бороться с рыболовецкой бригадой. Борис Прохорович организовал общество любителей рыбной ловли.

Долгачева одобрила его начинания.

О задачах «общества» он твердил на всех собраниях, и любители рыбалки с любовью прозвали Бориса Прохоровича фундатором. Они остолбили на Оке зимовальные ямы, чтоб в них никто, даже удочками, не ловил. Они запустили в Оку малька судака. Сделали в городе лодочную станцию.

Но радость любителей ловли — увы! — продолжалась недолго.

Как-то, может через год, у Екатерины Алексеевны был полон дом гостей, и их надо было чем-то накормить. В этот день, в сумерках, без звонка, заявился майор, военком. Долгачева вышла к нему на террасу. Она не пригласила майора в дом. Да он и не очень навязывался. Майор сунул Екатерине Алексеевне в руки какой-то сверток:

«Это вам подарок от рыбаков».

«От каких рыбаков?»! — не сразу поняла она.

«От тех, которых вы гоняете!»

Руку под козырек — и был таков.

Долгачева развернула сверток. В нем были живые, лениво шевелившиеся судаки и лещи.

Окликнуть бы майора, вернуть бы ему «подарок». Но из комнат слышны были голоса гостей. Гостей надо было чем-то угостить, и лучше всего тем, что можно было отведать лишь в Туренино. Дома ничего такого не было, и Екатерина Алексеевна даже обрадовалась «подарку».

У рыболовецкой бригады нашлись ходатаи и кроме майора. Они стали уверять Долгачеву, что она ничего не добилась, разогнав бригаду. Рыбаки по-прежнему ловят рыбу, но делают это ночью, тайно; без Оки они жить не могут. Рыбу ловили их деды, и бригаду лучше всего восстановить. Появилось и разрешение на закос, правда, со всякими оговорками: сети при этом должны быть без цепей, лодок столько-то.

Но какие могут быть ограничения, когда бумага сверху дадена?

Столбы, поставленные возле зимовальных ям, посбивало льдом в первый же паводок; мальков судака потравили нефтью да мазутом. Видя свою беспомощность, общество любителей рыбной ловли само собой распалось.

Общество распалось, зато рыболовецкая бригада процветает!

Рыбаки в тех же самых зимовальных ямах бьют закос, звенят по дну реки цепями, стучат веслами о борта лодок, спугивают рыбу с гряды, загоняя ее в сети. А потом — под радостные крики, под улюлюканье — выбирают сети, бросают рыбу в лодки.

Вот почему старый учитель хоть и видел Долгачеву, но не имел охоты встречаться с ней.

Вскоре спина Бориса Прохоровича скрылась за косогором, ведущим к Оке. Еще какое-то время его долговязая фигура виднелась вдали, но вскоре слилась с такими же силуэтами рыбаков, сидящих на реке.

Долгачева поднялась в кабинет. Она подошла к окну, отдернула штору. Было неяркое серое утро. На Оке виднелись черные точки — это сидели рыбаки, которые удили рыбу со льда. Но Екатерина Алексеевна думала об Оке лишь единый миг. Ее тут же захватили новые заботы.

«Зима!» — сказала Долгачева, пораженная переменами в природе.

Зима в этот год наступила как-то сразу. Выпал снег — много снега. Когда — она не знала. Утром, вечером ли? Долгачева заметила снег только теперь.

По всему берегу Оки, где летом был городской пляж, ровным слоем лежал белый-белый снег. А луг на той, заречной стороне, до самого голубеющего вдали леса, пестрел отавой, ушедшей под снег; чернели голые ракиты, росшие по самому берегу реки. Сгорбившиеся от времени и паводковых вод ракиты, казалось, были ниже, чем летом.

Ока встала — от берега и до берега виден был припорошенный снегом лед. А раз Ока встала, то туренинцы, жизнь которых тесно связана с рекой, считают, что год прожит. Зима самое скучное время. Зиму надо как-то скоротать, пережить.

А там — снова будет весна; полая вода унесет лед, река очистится, и опять будет грачиная карусель, дымки возле реки, когда рыбаки смолят плоскодонки, и будет первый удар весел о воду.

«Все будет так, как оно бывает в Туренино каждый год», — решила Екатерина Алексеевна.

Балконная дверь, которую Долгачева любила раскрывать, была наглухо заклеена бумагой. Неужели опять будет такое счастливое время, когда, подойдя к двери, она распахнет ее и в кабинет, вместе со звуками Оки, ворвутся запахи лугов и воды?

Екатерина Алексеевна прошла к столу, села.

Первая мысль ее была о докладе.

Доклад и все материалы к пленуму были у нее под рукой.

Когда выбиралась свободная минута, вот как теперь, Екатерина Алексеевна раскрывала папку, перечитывала написанное; иногда вычеркивала из доклада два-три слова и продолжала писать.

Теперь доклад на пленуме у нее уже был готов.

Самое подходящее время поговорить о планах. Ни посевной, ни уборочной — никаких тебе кампаний. Животноводческие фермы занесло под самую крышу. Лишь утром, по-темному, прокладывая тропу сквозь снег, спешит на ферму доярка.

Раскрыв папку с докладом, Екатерина Алексеевна задумалась. Когда она в последний раз смотрела написанное? Наверное, дней десять назад. Да и то — она сидела над докладом часа полтора. Замечаний на бюро было мало. Потом позвонил Суховерхов, — что-то ему надо было от нее. Долгачева сорвалась и поехала. С зимовкой скота не все было гладко, и она моталась по району всю последнюю неделю: не до бумаг было.

Теперь Долгачева быстро просмотрела свой доклад. Остановилась на фразе: «Наша деревня стареет. В районе нет ни одного хозяйства, где молодежи было бы больше пяти процентов. На сто рабочих, которые старше шестидесяти лет, приходится лишь пятеро тридцатилетних».