Сергей Крутилин - Грехи наши тяжкие

Каждую семью объединяет что-то. Одни живут любовью к ближним, другие, наоборот, только и живы ненавистью к ним.

А Косульников уже давно заметил, что самые радостные минуты в их семье бывают лишь тогда, когда он приобретает что-нибудь.

Аркадий не забудет, какая радость охватила жену, а потом и дочь, когда он приехал на новой «Ладе». Разговор о машине шел давно и приносил мало успокоительного: то начальство не утвердило список, то машинистка при перепечатке упустила его фамилию и пришлось опять бегать и хлопотать. Наконец-то «Лада» поступила на базу. Но радость омрачалась сомнениями: будет ли машина того самого цвета — цвета «белой ночи», который жена облюбовала?

И вот Косульников получил открытку, в которой сообщалось, что он может приобрести машину. Права на вождение у него были, и на новенькой «Ладе» он заявился домой. Позвонил — вот как теперь. Жена встретила его с немым вопросом: ну как? Он молча достал из кармана ключи от машины — оба ключа разом, вместе с запасным, — и небрежно так помазал ими: гляди, все в порядке. Жена бросилась ему на шею, и он, как в юности, стал кружиться с нею по комнате. Уткнувшись лицом в ее пахучие локоны, целовал ее щеки и выкрикивал:

«Все, дорогая! Есть машина! Приглашаю!»

Устав кружиться, он взял ее руки в свои, и они, как дети, бегали вокруг стола, танцевали, как не танцевали вместе десяток лет.

Потом пришла дочь-студентка, в то время она была на третьем курсе, и они продолжали радоваться вместе.

Косульниковы были настолько взволнованы приобретением, что не могли сидеть дома, побежали вниз смотреть машину. «Лада» стояла у самого подъезда. Машина была цвета «белой ночи», с красной обивкой внутри. На ветровом стекле и в гнездах для наружных зеркал белели бумажные наклейки.

«Какая шикарная!» — жена от радости захлопала в ладоши.

Она с благоговением осмотрела «Ладу» — еще со следами солидола на заднем бампере. Косульников широким жестом распахнул дверцу. Жену он усадил рядом, а дочь — сзади. Завел машину, выехал на улицу. Откинувшись, дочь гладила ладонью холодную обивку сиденья:

«Браво, папа, дух захватывает!»

Косульников выехал на центральную улицу — оживленную, как всегда, с зажженными вечерними огнями, — и они словно заново увидали город.

Город был чист, немноголюден. В отличие от других областных городов, Новая Луга сохранила старинный, патриархальный облик: церкви, присутственные места и дома дворян с арками и внутренними двориками. Новые же дома (ни один город в наше время не обходится без пятиэтажек!) вынесены на набережную, куда очень скоро они и выехали. Набережная была пряма, пустынна. Чтобы жена и дочь почувствовали машину, Косульников прибавил газу. «Лада» понеслась, липы, росшие вдоль набережной, замельтешили, белые столбики ограждения на дамбе слились в сплошную полосу.

«Как она бежит?» — спросил он у жены.

«Здорово! Только страшно, Аркаша!»

«Боитесь? Да?» — Косульников сбавил скорость — давать машине полную нагрузку нельзя: мотор должен пройти обкатку.

На обратном пути домой Косульников завернул на Первомайскую, где находился лучший в городе продовольственный магазин. Он купил бутылку коньяку, шампанское для дам, самый дорогой торт — нечего было скупиться. Все это стоило ничтожно мало по сравнению с машиной.

«Надо обмыть покупку! — говорил он. — А то «Лада» бегать не будет».

С трудом удерживая в руках тяжелый сверток, Косульников нажал кнопку звонка.

Звонок прозвонил глухо. Вслушиваясь в его глухое дзеньканье, Аркадий подумал уважительно: «Вот так дверь. В какие времена навешена. Теперь небось такую днем с огнем не сыщешь». Он хорошо сделал, обменяв свою новую квартиру в заводском доме вот на эту.

Это еще не очень старый дом. У него, как у человека, свой вид. Он был невзрачен фасадом — с почерневшей от времени кирпичной кладкой. Но у дома было одно немаловажное достоинство: он стоял во дворе — и в квартире было тихо. Сюда не доносился ни шум автобуса, ни людской говор с остановки. И самое главное во дворе всегда можно было оставить машину.

Косульников представил себе, как обрадуется жена, увидев его с покупкой. С ума сойдет! Она так любит всякие дорогие вещицы! Небось не дождется, пока он будет распаковывать светильник. Он начнет распутывать бечевку, которой ему связали покупку в комиссионном магазине, а она нетерпеливо станет подсовывать ему ножик.

Внутри квартиры послышались шаги; на секунду приоткрылся «глазок», потом щелкнул английский замок. Аркадий протиснулся в дверь с громадным свертком — жена смотрела на него.

— О-о, ты с покупкой?!

— Да.

— Что-то тяжелое?

— Сейчас все узнаешь.

Косульников поднял сверток обеими руками и вошел в гостиную. Он поставил покупку на стол, затем только разделся.

— Ну-с, сейчас поглядим. — Он начал развязывать сверток.

Жена хотела убрать шляпу и плащ, но желание скорее увидеть покупку было сильнее привычки к порядку, и она оставила плащ и стала рядом, наблюдая за движениями его рук. Косульников нашел узелок и, развязывая, стал сматывать шпагат. Аркадий сматывал его медленно — виток за витком. Жена знала, что сейчас он смотает и моток бечевки понесет в кладовку, спрячет в мешок, который уже полон всякого старья.

— Сколько же тут накручено! — вырвалось у жены. Она стояла рядом и старалась помочь ему управиться с бечевкой.

Но Косульников невозмутимо продолжал развязывать узел. Ему доставляло удовольствие ее нетерпение.

— Спокойнее, милая. Волноваться вредно, — сказал он.

Потом, спрятав моток бечевки, Косульников стал разворачивать бумаг, в которую была завернута покупка. Это была настольная лампа с разлатым абажуром. И по мере того как освобождался абажур от бумаги, жена иронически улыбалась: мол, из-за какого-то светильника, которых и без того в доме много, переживать и радоваться не стоит.

Но вот последний лист бумаги снят. Разочарование на лице жены сменилось радостью.

— Аркадий! Где ты отхватил такую красоту?!

Она не могла сказать, что это настольная лампа или, по-теперешнему, светильник. Когда-то он стоял на подставке красного дерева и составлял вместе с тумбочкой одно целое, а может, он стоял на камине? — кто ж про это знает, на чем он стоял. Теперь же сохранилась только верхняя часть светильника, но и она была прекрасна. Основанием ему служила бронзовая скульптура, изображающая три грации. Три женщины в легких ниспадающих покрывалах, запрокинув руки, держали над своими головами фарфоровую чашу. У чаши севрской работы — пять бронзовых подсвечников.

Можно было без конца любоваться тонкостью отделки, чистотой и изящностью линий тела, их рук, поддерживающих чашу. Судя по работе, эта вещица могла быть сделана только во Франции при Людовике XIV, и каким-то меценатом вывезен в Россию. В прошлом богатых людей было много в Ново-Лужской губернии. Цари даровали земли по Оке своим приближенным. Не исключена возможность, что этот светильник долгое время был украшением губернаторского дома или кабинета предводителя дворянства. В революцию светильником завладел какой-нибудь мужик, который не знал ему цены, и лампа валялась где-нибудь в чулане. Теперь же, когда дети бывших мужиков вновь познали цену бронзе, светильник вытащили из чулана, почистили, сняли с бронзы вековую окись и принесли в комиссионный магазин.