Петр Замойский - Лапти

— Черт возьми, — пробормотал Бурдин.

Афонька шел с реки, встряхивая мокрой головой.

— Ну что? — кивнул он на контору.

— Подождем еще.

В это время подъехали еще чьи-то подводы.

Наконец, контору открыли.

Высокий, седой, встретил их лесничий.

Бурдин подошел к барьеру, молча подал лесничему бумагу от райколхозсоюза.

— Деньги за лес внесете сейчас или по приезде? — спросил старик.

Такого вопроса Бурдин не ожидал. В бумаге от райколхозсоюза относительно денег написано было ясно.

— Вы о задатке спрашиваете?

— Лес отпускается только за наличные.

— Кому? — спросил Бурдин.

— Всем без исключения.

— Согласно постановлению правительства колхозы лес получают со скидкой и в рассрочку. Вы знаете об этом, товарищ лесничий?

— Товарищ колхозник, — сделал лесничий ударение на последнем слове, — для нас все равно — колхоз ли, совхоз ли, единоличник ли…

— Вы отношение райколхозсоюза прочитали? Там же сказано просто…

— Для кого просто, для меня нет.

— Я вас не понимаю, — начинал сердиться Бурдин.

— Я тоже.

Приехавшие мужики с любопытством вслушивались в пререкания.

— Постановление правительства о льготах в отпуске леса для колхозов вам известно? — повысил голос Бурдин.

— Мне ничего не известно.

— Вы, что же, не читали этого постановления в «Известиях»?

Лесничий усмехнулся.

— Я не обязан читать и подчиняться.

— То есть как? Ведь вы же — лицо должностное?!

— Товарищ колхозник, — раздраженно начал старик, — лесничество подчиняется только своему непосредственному начальству.

— У вас что же, свое государство?

Мужики, ожидавшие, кто же кого переспорит, подошли к барьеру. Если лесничий в разговоре с Бурдиным еще кое-как сдерживал себя, то с мужиками разговор был у него краток. Он резко заявил им, что лес будет отпущен только за наличные, без скидок, без рассрочек.

— Ты нам воду на молоке не меси, — вступился молодой колхозник. — Мы постановление тоже знаем. Отмечай делянку, и больше никаких.

Бурдин снова вмешался:

— Товарищ лесничий, постановление правительства о льготном отпуске леса для колхозников было полгода тому назад.

— Может быть. Но эти постановления для меня недействительны, и я подчиняюсь только тем постановлениям, которые идут по нашей линии. Вот и весь мой с вами разговор.

Бурдин тяжело передохнул и спокойно произнес:

— Товарищ лесничий, вы не советский человек.

— А вы? — вскинулся лесничий. — Кто вы такой?

— Я рабочий, двадцатипятитысячник, посланный партией в деревню…

— Поэтому и ведете себя так? И другим даете повод?

— Кстати, у вас есть телефон?

— Для служебных разговоров.

— Вы давно здесь служите?

— Двадцать пять лет, — ответил лесничий.

— Кому раньше эти леса принадлежали?

— Графу Чернышеву.

— Так, так.

Один из мужиков сквозь зубы проговорил:

— Потрепали мы его, графа, в девятьсот шестом году, а он казаками нас угостил.

— Товарищ лесничий, — раздельно начал Бурдин, ударяя ребром ладони о барьер, — прошу вас позвонить в райколхозсоюз и справиться об этом деле.

— Товарищ двадцатипятитысячник, — в тон ему проговорил лесничий, — я не нахожу нужным звонить в это учреждение.

— Тогда… я предлагаю вам!

Лесничий с такой ненавистью посмотрел на Бурдина, что казалось, вот-вот затопает ногами, как топал он прежде на мужиков, но сдержался и ответил:

— Вы… слишком много позволяете себе, фабричный человек. Прошу вас удалиться из моего учреждения.

— Ка-ак?! — вспыхнул Бурдин. — Удалиться?.. Мне?!

Быстро толкнул дверку, подошел к телефону. Не успел лесничий понять, что случилось, — а случилось это за всю его практику первый раз, — как уже Бурдин покрутил ручку, взял трубку и вызвал председателя рика Вязалова. Вкратце объяснил, в чем дело. Тот потребовал к телефону лесничего. Лесничий к телефону не подошел. Бурдин заявил об этом Вязалову и добавил, что даже звонить вот приходится самовольно.

— Это какой-то графский бюрократ сидит, — кричал Бурдин в трубку. — Тут вредительство. Что?.. ГПУ… может быть. Хорошо. Звоните уполномоченному ГПУ.

Бурдин стоял к лесничему боком и не видел, как тот быстро поднялся со стула. Ни слова не говоря, лесничий взял у Бурдина телефонную трубку.

— Да, я… лесничий Сурков. Кто говорит?

Некоторое время молчал и, видимо, выслушивал, что говорил ему Вязалов, затем уже совсем иным голосом ответил:

— Но у меня нет распоряжений… Да, да… Меня могут под суд отдать… Можно… Я так им и говорил…

Повесил, трубку и, не глядя на Бурдина, прошел к столу. Взял отношение и на углу дрожащей рукой написал резолюцию.

Бурдин вышел. Афонька стоял возле крыльца. Через открытое окно он слышал всю перебранку.

— Здорово ты его припугнул.

Запрягли лошадей, сели на подводу, помчались в Леонидовку.

Там ждала их неприятность. Случилась она утром на заре…

Алексей спал в мазанке. Спать он лег поздно, на заседании долго спорили: башни строить для силоса или ямы копать. Перед утром в дверь постучали.

— Кто?

— Это я, Лукьян.

Хотел зажечь лампу, но, увидев, что уже светает, открыл дверь. Старик вошел босой, мокрый.

— Ты что? — чувствуя недоброе, спросил Алексей.

— Хлеба травят!

— Как травят? Кто?

— В яровые скотину запустили…

— Беги к Никанору, к Илье! — торопливо собираясь, приказал Алексей. — Возьми из сарая узды.

Прихватив револьвер, Алексей зашел за Петькой, Сотиным и еще кое за кем. Когда вышли на гумна, увидели: в яровых хлебах — овсе, просе и кукурузе — паслись лошади. Заранее наметив, кому какую лошадь поймать, мужики, пригнувшись, пошли цепочкой, через долок. Но люди, которые пустили лошадей, тоже не дремали. Правда, некоторые спали, зато сторожить оставили злую собаку. Почуяв чужих, собака озлобленно взвыла, и из шалашей, риг и ям выскочили люди, по большей части мальчишки. И началась двойная охота на лошадей. Испуганные бегущими людьми лошади тронулись еще дальше в хлеба, топча их и выворачивая копытами глыбы земли с корнями. Охота была молчаливой. Сурово молчали колхозники, молчали и потравщики, не ожидавшие нападения. Лишь собака заливалась бешено и особенно приставала к Петьке, который раньше всех успел добежать до лошадей. Несколько раз она пыталась схватить его за ногу, но тот на бегу отмахивался от нее уздой. Потом, изловчившись, так хватил ее железными удилами по морде, что она, взвизгнув, метнулась прочь. Вот и лошадь, к которой он бежал. Схватил ее за гриву, только было приподнял узду, чтобы обратать, как рядом — глазам даже поверить не мог — Карпунька. От неожиданности у Петьки опустились руки, а Карпунька, сверкая глазами, прохрипел:

— Не трожь! Уздой по башке хвачу.