Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

Одним словом, деятельный член «Священной дружины», созданной в свое время в целях борьбы с крамолой, не погнушавшийся стать заграничным агентом дружины и выслеживать революционеров за пределами империи, был не только величайшим умом после Канкрина и Сперанского, но и величайшим казнокрадом. Он крупненько играл на бирже и в проигрыше, разумеется, никогда не бывал: все секреты биржевых курсов он не мог не знать, будучи министром финансов. Он играл, таким образом, наверняка, также наверняка играла его супруга, бесчисленная родня и добрые знакомые. Богатства его исчислялись миллионами. Он купил виллу в Биаррице, особняк на Петроградской стороне, но капиталы держал в европейских банках — в русских держать побаивался; а вдруг революция?

Революции Сергей Юльевич страшился больше всех государственных мужей, потому что был умнее и дальновиднее их. Понятие о неизбежной революции у него связывалось неизменно только с крестьянством; в силу рабочего класса он не верил, да и не знал его и считал не способным ни на что иное, кроме разве каких-то там чепуховских забастовок по чепуховым обстоятельствам.

Деревня, разоренная, вечно недовольная и вечно бунтующая, казалась ему пороховой бочкой революции. Железные обручи общины мешали Сергею Юльевичу в осуществлении задуманного им дела. Он называл ненавистную ему общину и все связанное с нею «выдумкой исторических старьевщиков».

Он однажды подсчитал, во что обходятся империи выдумки «старьевщиков», и вывел, что из ста сорока миллионов подданных его величества лишь половина живет, а другая половина, то есть мужики, прозябает в невежестве и нищете.

При ста сорока миллионах жителей Сергей Юльевич едва сумел дотянуть бюджет империи до полутора миллиардов, и это в то время, когда Франция такой же бюджет имела при тридцати восьми миллионах населения. К этому и сводились рассуждения Сергея Юльевича, когда он заговаривал о мужике.

— Там, где плохо овцам, там плохо и овцеводам, — повторял он при каждом удобном случае. — Мы неимоверно богаты, но и неимоверно нищи. Почему? В чем корень зла? Отчего Российская империя не может пустить в свой экономический оборот такую силу, как мужик?

— Оттого государство наше слабо, а мужик хиреет, — отвечал министр, — что он живет в общине, хотя вся современная жизнь основана на индивидуализме.

— «Я» организует и двигает все, — говорил Витте. Наконец в неустройстве мужика он видел великие возможности для мужицкого бунта.

Уничтожение общины было мечтой Витте. Однако ему мешали осуществить это заветное желание — мешали главным образом всесильный Победоносцев и влиятельные круги дворян-земледельцев.

Скрытно он делал ставку на крепкого мужичка, видя в нем осуществление своей идеи отбора сильных личностей, двигающих Российскую самодержавную империю по предначертанному ей пути могущества и славы.

Мужик-собственник должен стать полным хозяином своей земли. Тогда, оберегая свое владение и стремясь, елико возможно, расширить его (ибо каждая сильная личность стремится к распространению), сделав двор своей крепостью, мужик не попадет в расставленные для него анархо-социалистические сети.

Витте благосклонно отнесся к проекту малозаметного человека, виленского губернского предводителя дворянства Петра Аркадьевича Столыпина, видевшего спасение трона и возвеличение Руси в том же, в чем видел Сергей Юльевич, — в крепком, богатом, жадном мужике, не предрасположенном к смуте, способном жить в полном согласии с самодержавной властью.

Но проект Петра Аркадьевича провалили. Кто? Победоносцев и дворяне из Государственного совета.

Конечно, многое упиралось в землю. Земель, которые могли бы покрыть мужицкую нужду, в самой России не находил Витте.

Но за Уральским диким хребтом, и далее на восток, и до самого океана лежат пространства, на которых можно разместить и пять и пятнадцать миллионов производительных мужицких хозяйств.

Убрать из Европейской России миллионы вечно стонущих, вечно недовольных безземельных и малоземельных крестьян, переселить их за Уральский хребет, дать им там землю, превратить их в опору трона, а дворы их в крепости, это ли не смелая, это ли не умная идея? Но идея Витте не могла быть осуществлена в ближайшем будущем: при тех средствах, которыми располагал переселенческий комитет, переселение шло медленно, редкие обозы тянувшиеся на новые земли крестьян едва ползли по первобытным дорогам России и Сибири — сто пятьдесят тысяч переселенцев в год; из них треть возвращается обратно, треть помирает в пути с голоду. Да разве это постановка дела?

И Сергей Юльевич замыслил такое, что скрывал даже от самых близких людей. В те годы строили железную дорогу на Дальний Восток, строили ее уже несколько лет, сам государь был предводителем строительного комитета; дотянули линию до Байкала. Дорога шла к рудам, к золоту, к необозримым лесам и землям, к океану. Затеял ее Витте, чтобы осуществить свою главнейшую идею.

Военное значение дороги не было ни для кого тайной. Но дорога прельщала промышленные и дворцовые круги также и тем, что приближала Россию к великим нетронутым сокровищам, таящимся в недрах отдаленного, мало исследованного края. Великий Сибирский путь был нужен Витте еще и для того, чтобы двинуть на восток мощный поток мужиков-переселенцев. Это соображение заставляло его спешить с окончанием дороги; ему хотелось во что бы то ни стало дотянуть ее, пока он силен при дворе. Однако о скором окончании строительства нечего было и думать, если вести дорогу по Амуру, делая крюк во много сотен верст.

Витте возмечтал прорубиться к Владивостоку напрямик, через маньчжурские и монгольские владения китайского богдыхана. Но такой барьер нельзя брать приступом, его надлежало искусно обойти.

Все было готово у Витте для того, чтобы обойти это препятствие, кроме одного: требовались деньги, деньги и деньги…

А молодой царь деньги берег на войну.

Витте разными способами искал расположения Николая. Надо отодвинуть войну хотя бы лет на пятнадцать, и приберегаемое царем золото пустить в оборот, суливший необыкновенные выгоды для его же величества. Но Витте знал: император тяготится бывшими советниками отца, ненавидит Победоносцева за оскорбительный поучительный тон, боится ума министра финансов и только ищет предлога, чтобы отделаться и от того и от другого.

Отставка сейчас, когда задуманные им планы были далеки еще от выполнения, казалась Витте равносильной смерти.

Надо было найти в государстве что-то такое, вцепиться в это нечто и, совершив великое, стать великим самому и сделать великим ничтожество, только что севшее на трон.

Вошел Николай. Вслед за ним появилась Аликс, села поближе к окну и принялась вышивать по куску батиста. Николай закурил, подошел к Аликс, посмотрел вышивку, погладил женину руку, вздохнул.