Акрам Айлисли - Повести и рассказы

Об этом, правда, стало известно позднее, когда из района прибыли трое мужчин. Дядя Талыб, тетя Джейран, Зиянет Шекерек-кызы и те трое из района, собравшись в кабинете директора, долго бились над этой задачей: не осталось ни одного недопрошенного ученика, ни одной не просмотренной тетради: на чей почерк похоже? Но сочинитель стихов оказался хитрей даже тех, из района — писал печатными буквами — поди разбери, чей почерк!.. Так это и осталось тайной. Так же, как остался тайной человек в черном костюме, якобы вышедший ночью от Физзы. Осталась и чернота на стене — стишок стерли, но чернота долго еще не сходила с побеленной заново стены мечети…

На чистом имени учительницы Физзы стишок не оставил ни пятнышка. И депутатом ее избрали, и замуж она вышла, и детей нарожала. И со стены мечети сошло постепенно темное пятно. Но странное дело — где-то пятно все-таки осталось. Пятно от угля, которое стереть — раз плюнуть, и то, выходит, не исчезает в Бузбулаке бесследно. Ясно это стало лишь тогда, когда вернулся из армии Реджеб, тот, что пас раньше колхозный табун. Тот Реджеб, который, придя из армии, сразу же, в ту же ночь до полусмерти избил за мельницей председателя Джумшида, а потом сам, своими ногами пришел в милицию. Он тогда отсидел два года. Теперь Реджеб живет в Сумгаите, работает на каком-то заводе. Здесь, на поминках, он сидел рядом со мной.

Реджеб хорошо одет. Лицо у него строгое, властное. Он все молчал, покуривал, опустив голову. Изредка Реджеб поднимал глаза и окидывал сидящих выразительным взглядом: да, это я, Реджеб, это я до полусмерти избил Джумшида, и я настоящий мужчина — может, кто сомневается в этом?

То, что он до полусмерти избил Джумшида, пусть остается на его совести, но только и другие дела доказывают, что Реджеб — настоящий мужчина. Он быстро получил в Сумгаите квартиру. Женился. А главное — перевез к себе мать. И вроде бы забыл ту историю, что случилось с ним в Бузбулаке каких-нибудь пять лет назад. Только нет, такое не забывается. В наши времена не больно-то часто случаются подобные истории, а не только в Бузбулаке, а вообще на всей нашей необъятной планете. А история была удивительная. Не история, а прямо легенда, сказание.

Она была дояркой, он — табунщиком, оба работники животноводческой фермы. Джумшид же, когда Реджеб уходил в армию, не был еще председателем, ветеринаром был — это мы с вами запомним.

Реджеб и Рузгяр давно уже любили друг друга. Перед тем, как ему идти в армию, они обручились. Переписывались они, пока он служил или не переписывались — не знаю. Сказание же, как говорили, началось в тот самый день, как Реджеб вернулся — прямо тут, на вокзале.

Сошел Реджеб с поезда и видит: машина из Бузбулака. За рулем видит: тот же Мохсун — он водил единственную в то время машину бузбулакского колхоза. Но когда поехали, видит: Мохсун какой-то не такой — хмурится, помалкивает, на вопросы отвечает нехотя, а то и совсем не отвечает. Реджеб встревожился: или, думает, с матерью что, или с Рузгяр неладно. Спросил про мать — как, мол, она? Ничего, отвечает, здорова. А Рузгяр как? Прекрасно, говорит. Только сказать-то ведь можно по-разному. Вот Реджеба и взяло сомнение — не зря парень мнется. «А ну, говорит, остановись!» Сгреб Мохсуна за шиворот, выволок из кабины: говори, что случилось? Тот испугался, клянется, ничего, мол, такого. «Ей-богу, — говорит, все в порядке. И мать здорова. И Рузгяр. Только ее, — говорит — нет сейчас. Три дня как в Баку уехала».

— Зачем это ей в Баку?

— На совещание поехала.

— Какое еще совещание?!

— Обыкновенное.

— Кто ж ее туда послал?

— А это ты у дружка своего спроси!

— Какой еще дружок?!

— Разве Джумшид тебе не друг?

— Причем здесь Джумшид?!

— А притом, что он теперь председатель!

Но Мохсун главное не сказал. Не сказал, что Рузгяр выдвинули в депутаты. Что в Бузбулаке, на каждом шагу, и в школе, и в клубе, и в чайхане висят ее фотографии. То ли побоялся сказать, то ли от зависти не сказал. Но после этого разговора Реджеб в машину не сел. Пришел он пешком, — уже темно было — и не доходя до деревни, от сторожа, караулившего коровник, узнал, что Рузгяр выдвинули депутатом.

Рассказывают, что, не заходя домой, Реджеб прежде всего посрывал отовсюду плакаты с фотографиями Рузгяр. Потом подошел к мечети, чиркая одну спичку за другой, внимательно обследовал стену, где когда-то были стишки про Физзу, и сразу отправился к Джумшиду.

— Такая твоя дружба, подлец?! Я в армии, а невеста моя в Баку по гостиницам трется?!

Надо признать (так по крайней мере утверждают), Джумшид проявил в ту ночь большую выдержку. Он все старался вразумить Реджеба, объяснить, что ничего плохого не случилось. Что как ни высоко было достоинство Рузгяр, сейчас оно в десять раз выше.

— Мы же с тобой пуд соли съели! Пусть она слезами из глаз моих выйдет, если я к твоей невесте без уважения! Это же почет для тебя, что ее депутатом! И пятьдесят рублей на дороге не валяются; зачем их кому-то отдавать — пускай Рузгяр пользуется! А вообще, если хочешь знать, я, можно сказать, и ни при чем. Доярки были нужны. Я троих назвал, они Рузгяр выбрали, виноват я, да?.. Иди, Реджеб. Иди и ложись. Все же нормально, честное слово! Весной поставлю тебя директором фермы. Заживем с тобой!..

Но Реджеб ничего не желал слушать.

— Так, значит? Значит, заживем? Что ж, сволочам неплохо живется!.. Я вот тебя сейчас измордую, сука поганая, а потом живи, если сможешь!..

Джумшид и это стерпел.

— Ладно, — говорит, — мордуй. Только не ори, ради бога. Ночь ведь — детей разбудишь!

— Пошли за мельницу!

Вышли на улицу. Идут, разговаривают… Джумшид все надеялся уломать его, на мировую его склонял, только Реджеб ни в какую. Кончилось тем, что избил он Джумшида до полусмерти, взвалил чуть живого на спину и отнес жене.

А продолжение этой истории рассказывают в Бузбулаке так.

Притащив чуть живого Джумшида домой, Реджеб, будто бы, сразу же пошел к матери и сказал, что срок службы его продлен и прибыл он только на побывку; часок-другой и обратно. И будто бы той же ночью Реджеб явился к Мохсуну, разбудил и начал выспрашивать такое, что нормальному человеку даже и в голову не придет.

Ну, к примеру:

— На какой машине Рузгяр ехала на станцию? (Будто в колхозе еще есть машина, кроме той, что Мохсун водит).

— Какое на ней было платье? Какой платок?

— В машине ни с кем не говорила?

— Встретилась она с кем-нибудь на вокзале?

— Кто еще сел в вагон, в котором она поехала?

И даже такое ляпнул:

— А мужчина в черном костюме не влезал в тот вагон?

Словом, бред какой-то. Потом будто бы Реджеб ни с того ни с сего сказал вдруг Мохсуну, что это он сам видел тогда, как от Физзы выходил один в черном костюме. Сказал и пошел в милицию. А еще говорят, будто видели его в ту ночь у калитки Физзы — сидел на камне и рыдал, ну, это-то уж сплошная выдумка. В Бузбулаке издавна так: начнут о чем-нибудь судачить, не успокоятся, пока не получится настоящая сказка по всем правилам. Не могут у нас в Бузбулаке без сказок, никак не могут; хоть в каждый дом телевизор ставь, на каждой улице фонари вешай… Конец сказания о Рузгяр и Реджебе лишний раз подтверждает это.