Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

— Милый, ты приехал?

— Приехал, — Лев облегченно вздохнул.

— Откуда сейчас?

— Из Москвы.

— Совсем?

— Возможно. Впрочем, обо всем этом завтра. Сейчас — спать, спать и спать.

…Когда Лев уснул, Женя села и, прислонившись к стенке, начала рассматривать его лицо. На лбу его она увидела две морщины. Женя долго слушала спокойное дыхание Льва, затем засмеялась, потянулась и легла рядом с ним.

Лев проснулся поздно. Женя рассказала ему о том, как живут ее друзья, о театре, о сплетнях и слухах, которые носились в городе. Он расспрашивал обо всем обстоятельно, обнаруживая такую память, что Женя лишь ахала.

— А я и забыла! — удивлялась она. — Хотя, постой, верно, так ведь и было!

— Николай Иванович где сейчас работает? — спросил Лев.

— В губплане.

Разглядывая Льва, Женя замечала, что он стал какой-то другой, — что-то новое, серьезное появилось в его глазах, в привычке морщить лоб и кусать нижнюю губу. Он стал молчаливее, не было уже в нем задора, который она так любила.

— Ну, Левка, ну, скажи, где ты был? — надув губы, тянула Женя.

Она все утро пыталась узнать это, но Лев отшучивался, переводил разговор на другое, задавал сам вопросы, потом наконец резко попросил не спрашивать у него, где он был и что делал.

Женя обиделась.

— Так-то ты меня любишь!

— Так и люблю! — сказал Лев. — Любовь любовью, а дело делом. Я тебе не скажу этого, поняла? Лучше и не спрашивай. Ну? Все сердишься?

Женя молчала.

— А впрочем, как хочешь. Дуйся на здоровье.

И Лев, не обращая на нее внимания, стал одеваться.

— Небось изменял мне? — спросила Женя.

— Только и думал об этом! — насмешливо отвечал Лев. — Больше у меня забот не было.

— Ну, и убирайся к своим теткам! — пробурчала Женя.

Лев расхохотался и пощекотал ее под подбородком.

— Уйди, — разозлилась Женя. — Никогда не прощу себе это… Эту глупость! — прошептала она и покраснела.

— Ну, матушка, потерянного не вернешь. Да брось ты, Женя! — сказал Лев примирительно, заметив, что Женя обиделась всерьез. — Ну, чего губы надула?

— Я так тебя ждала, а ты…

— Ну, и я тебя ждал. И вот дождались. А ты, глупая, все что-то выдумываешь.

Женя засмеялась и потянулась к нему. Лев обнял ее, она спрятала голову на его груди и прошептала:

— Левка, ведь я твоя жена, да?

Он молча поцеловал ее.

— Ведь ты хороший, правда? Ты ведь не обманешь меня? Я так тебя люблю, вот так! — Она крепко обняла его. — Скажи, Левка, не обманешь?

Он молчал, гладил ее кудряшки, целовал голые, розовые плечи, маленькую грудь.

— Поноси меня на руках, Левка, ты такой большой!

Лев взял ее на руки и, качая, словно ребенка, стал носить по комнате, напевая что-то, а она тихо смеялась, показывая мелкие, частые зубы.

Где-то хлопнула дверь. Лев вздрогнул, у него дернулась правая щека, он сбросил Женю с рук и рванулся к двери.

— Что ты, Левка? Милый! Чего ты испугался? Это мама пришла с рынка.

— Мама? Фу, черт!.. Ну, одевайся и пойдем чай пить. Я выйду в сад, позови меня.

Через час, сидя за чаем, Лев рассказывал матери Жени тут же выдуманную им историю о том, как он работал на Урале, как соскучился по Верхнереченску, и расписывал происшествия, якобы случившиеся с ним по дороге.

Вечером Лев с Женей пошли на открытие театра. Пришли они туда за час до начала спектакля. Женя нашла Льву уголок, откуда он мог наблюдать последние приготовления к премьере, сам оставаясь незамеченным.

Когда Женя пошла за кулисы, Лев попросил ее не говорить ребятам о его приезде. Затем он вынул книжку и принялся читать. По театру носились люди в спецовках, актеры, плотники, бутафоры. Режиссер — молодой, взъерошенный парень, весь измазанный красками и мелом, — летал по лестницам.

Новый режиссер, приглашенный в театр по рекомендации Зеленецкого, был одним из основателей «неотеацентра».

«Неотеацентр», состоявший к тому времени уже из четырех членов, объявил беспощадную борьбу «правой деспотии на театре» и в качестве одного из опорных пунктов своей деятельности избрал Верхнереченск, где в лице Зеленецкого нашел горячего приверженца. Постановка «Короля Лира» в «Зеленом круге», по замыслам «неотеацентра», должна была означать начало войны «новаторов с архаистами». Режиссер был поэтому в страшном возбуждении, бегал по театру, кого-то разыскивал, с кем-то ругался, клялся повеситься, застрелиться, броситься в воду, убить какого-то Прошкина, свернуть башку Компанейцу, выдергать ноги у Джонни, сыпал проклятия, но тут же над чем-то хохотал.

Он наскочил на Льва, сквозь огромные очки в роговой оправе осмотрел его с ног до головы и сказал:

— Почему вы не принесли флейту?

Лев смутился.

— Я муж Камневой.

— Ах, му-уж? — протянул режиссер, сделав удивленное лицо. Потом подсел к Льву. — А я вас о флейте… Фу, ты, дьявол! Вероятно, я подохну сегодня. Гм, странно, я не знал, что у Жени есть муж. Курите? — Он протянул Льву папиросу.

— Спасибо, — сказал Лев. — Ну, как у вас дела?

— Ради господа, только не о делах! Только не о театре! О чем угодно, только не о здешнем кавардаке. Прошкин пьян, Макеев, вы знаете его, ну, Джонни, хамит. Компанеец обещает меня застрелить. Но все это пустяки, все это искупится нашей победой. Скажу, не хвалясь, — спектакль чудесный. Ах, простите, я и забыл познакомиться. Максим Турбаев — режиссер.

Режиссер снял очки, протер их и снова водрузил на место.

— Впрочем, к дьяволу театр, надоел! Днем театр, вечером театр, ночью театр! Вы давно в Верхнереченске? Я уверен, что вы понимаете искусство. Знаете, есть такие люди — нутром его чувствуют. Но мало, совсем мало таких! Разве Сергей Сергеевич? Он меня понимает. Все остальные — профаны, невежды. По секрету, я задумал один спектакль. О-о! Увы, это тайна. Тайна даже для близких. Но скажу, не хвалясь, это должно произвести переворот на театре. Вторую революцию. В городском театре не были? Пошлятина, боже, какая пошлятина! Отвратительный мхатовский натурализм, ползучий, понимаете ли, натурализм. Ох, уж эти натуралисты, реалисты, Станиславские, Вахтанговы… Это же реакционеры! Да, да! И даже скажу больше — это контрреволюционеры! Вы знаете, что они сделали? Это совершенно точная информация. Они недавно съехались на тайную конференцию и решили уничтожить «неотеацентр»! Да, да, это факт! У них же есть свой трест. И вы знаете, кто во главе этого треста? Нет, вы не угадаете! Ну, хорошо, я скажу, я вам верю. Во главе этого треста… Качалов! Но мы сплачиваемся, мы растем, мы боремся. Вы знаете, что я задумал? Я вам сейчас скажу…

Турбаев стал уже входить в раж, но его окликнули со сцены.

— Простите, я сию минутку! — сказал режиссер и исчез.

Театр начал наполняться. Это был официальный просмотр, и в театр по специальным пригласительным билетам пришел цвет Верхнереченска.