Михаил Соколов - Искры

Яшка, озираясь по сторонам, наблюдал, как воспринимают рабочие речь оратора. Все стояли тихо и внимательно слушали, некоторые, наклонясь друг к другу, о чем-то переговаривались.

Оратор продолжал:

— Мы требуем свободы собраний, печати, союзов, совести, неприкосновенности личности… Для этого пролетариат должен объединиться в железную армию революции, стать под знамена Российской социал-демократической рабочей партии. Ибо только эта партия способна выиграть битву за свободу и счастье народа…

Яшка подошел к инженеру Рюмину и, предложив ему папиросу, спросил:

— Как вы думаете, рабочие-то верят этому усатому социалисту?

— Надо полагать, верят, если так внимательно слушают, — ответил Рюмин.

— Но правительство располагает кое-какими средствами, в которые они тоже не могут не верить.

— Видимо, эта вера слабее…

Ветерок опять донес голос оратора:

— В Петербурге, в Батуме, в Ростове-на-Дону, в других крупных рабочих центрах пролетариат уже выступил на политическую борьбу. Близок час, товарищи, когда мы сбросим с себя ярмо деспотизма и угнетения, и на месте нынешней тюрьмы народов возникнет свободное государство. Под знаменем Российской социал-демократической рабочей партии подымайтесь на борьбу за свое освобождение, за демократическую, народную республику! Долой самодержавие!

Сзади послышался топот лошадиных копыт. Яшка, увидев, что из-за бугра показалибь всадники, усмехнулся: «Станичники!.. Ну, теперь посмотрим, как вы улепетывать будете, пролетарии».

Толпа зашумела, задние ряды всколыхнулись, горожане стали разбегаться. Подоспели Бесхлебнов, Щелоков, Ольга, Ткаченко, Степан Вострокнутов.

— Спокойно, товарищи!

— Становитесь плотнее!

— Не бойсь, ничего не сделают! — слышалось отовсюду.

Казаки осадили лошадей перед инженером Рюминым, который поднял руку.

— Куда вы скачете, господа? Народ передавите, — обратился он к уряднику, но тот дал шпоры коню и, взмахнув плеткой, скомандовал:

— Вперед!

«Аленку сомнут, сволочи», — мелькнуло в голове у Яшки, и он схватил лошадь урядника за уздечку.

— Эй, горячая голова, остынь немного! Куда тебя несет?

— Не мешайтесь не в свое дело, господин. Я службу несу… могу вас… арестовать, — сказал урядник.

Яшка выпустил из руки уздечку, высокомерно сказал:

— Балда! Я могу тебя так «арестовать», что мать родную забудешь.

Урядник опять пришпорил лошадь, направил в толпу.

— А-ай!

— Стой, негодяй, детишек подавишь! — крикнул Степан Вострокнутов.

— Хватайте его!

Урядник остановился, оглянулся на казаков, но те не трогались с места и мирно разговаривали с Рюминым, Аленой и Яшкой, который угощал их папиросами.

Тогда урядник повернул коня, кивнул казакам, и они небыстрой рысцой потрусили за ним в город.

А от поселков без всякой предосторожности шли старые и молодые: рабочие, горожане, торопливо ехали на извозчичьих пролетках чиновники, инженеры.

Сходка продолжалась.

Яшка ушел тотчас же, как только скрылись за бугром казаки. Теперь он собственными глазами видел, с кем связал свою судьбу его зять, и решительно сказал себе: «Кончать, кончать надо это родство — с Леоном, Оксаной и Чургиным. Все они одним миром мазаны, и всех их ожидает одна судьба: Сибирь».

Перед вечером вернулась домой Алена. Яшка сказал ей, что завтра же едет на хутор к отцу, и предложил:

— Если ты считаешь меня братом, едем вместе. Совсем. Дочь казака, сестра коннозаводчика не может быть женой крамольника. Это позор для всей нашей семьи.

Алена, окинув его сердитым взглядом, спросила:

— А давно ты стал беспокоиться об этом? Зачем же ты мирил Леву с батей?

— Ну, это дело мое — зачем. Я хотел тебе помочь, а не Леону. Но вышло не то…

— Врешь, хитрил.

Яшка не стал больше разговаривать с Аленой, подождал Леона и, едва он вошел, обратился к нему:

— Леон, ты серьезно решил заниматься политикой? По-моему, ты забыл, что у тебя есть жена и что она скоро будет матерью. Мы не хотим, чтобы ты сделал жену арестанткой.

— Кто это — вы? — спросил Леон.

— Мы — это Загорулькины! — гордо произнес Яшка. — И вот что я тебе хочу сказать: если ты угодишь в тюрьму и опозоришь нас, родство это придется прекратить.

Леон был недалек от того, чтобы взять Яшку за шиворот и выбросить за дверь, но Алена спокойно сказала:

— Яков, уезжай и в нашу жизнь не мешайся.

Яшка резко повернулся на каблуках, взял шляпу и трость и, остановившись у двери, сказал угрожающим тоном:

— Хорошо, я уезжаю, сестра. И вообще я могу больше не встречаться с твоим мужем. Такому человеку место в тюрьме! — бросил он и хлопнул дверью.

Леон порывисто шагнул за ним, но остановился и с ненавистью сказал:

— Наконец-то ты, собака, показал волчьи зубы.

Алена торопливо набросила на голову платок и выбежала на улицу.

— Ты осатанел? Ты что сказал? Про кого ты сказал так? — догнав Яшку за поселком, задыхаясь, заговорила она и схватила его за рукав.

Яшка сумрачно взглянул на нее.

— С ними мы каши не сварим, с Дороховыми. Надо принимать меры…

— Ты на что намекаешь?

— Я сказал.

— Хочется тебе, чтобы его арестовали? Чтобы я стала женой арестанта?

— Хочется, чтобы таких прятали подальше. Это мой враг. И твой. Бросай его и переезжай ко мне.

Алена отступила от Яшки, испуганными глазами посмотрела в его злое, смуглое лицо и не знала, что сказать.

— Бросить?.. Убежать от мужа, как беспутной жалмерке?.. Яшка, — да ты в своем уме? Яшка-а!.. — затрясла она его за плечи.

— Я сбил тебя на неправильную дорогу и хочу исправить свою ошибку, — сказал Яшка и двинулся к городу.

Дрожа от негодования, Алена забежала вперед, преградила ему путь.

— Врешь! — воскликнула она, — Врешь, что ошибся! Ты хлопотал обо мне из-за Аксюты!

— Из-за нее, таить не буду, — признался Яшка.

— А теперь передумал? Потому что Оксана не едет к тебе в имение?

— Она не умеет любить так, как я, как ты.

Алена попятилась от него, страдальчески вымолвила:

— Так вот ты почему беспокоился обо мне!.. О подлюга, какой же ты хитрый!.. Да я ненавижу тебя после этого! Ты… ты негодяй!..

Яшка, схватив ее за руку, грозно повысил голос:

— Ты! Девка!.. Да я душу из тебя выпотрошу за такие слова! Бросай его немедленно, иначе… — Он не договорил и, оттолкнув ее, быстро зашагал по дороге.

Алена опустила голову и медленно пошла домой.

Так, в чистом поле, и расстались они, чужие друг другу.

А через три дня в Югоринск приехали встревоженные Нефед Мироныч и Игнат Сысоич. Ни Леона, ни Алены они дома не застали и уныло посмотрели друг другу в глаза.

— А они не того, сват, не дай бог, а?

— Да не должно, сват. А там бог их знает.

И оба, присев на завалинке, умолкли.