Михаил Соколов - Искры

— В том-то и дело. На войне сын глаза потерял, а пришел домой — никому не стал нужен. Хлопотал вот, ездил к уездному начальнику, пособие просил на детишек. Ну, гоняли меня от одного чиновника к другому, да так ничего и. не выдали, нехристи.

Мужик вздохнул.

— Не знаю, как вас звать-величать, но по обличью вижу: не простой вы человек и должны в понятиях кой-что иметь. Как вы думаете, придет на них когда-нибудь погибель, на власти разные? Вон мужики по всем губерниям, слышал я, бунтуют, а власти как сидели на своих местах, так и сидят… Да чего там мужики? Мастеровые, рабочие люди, и те ничего сделать не могут.

— Потому что рабочие бунтуют сами по себе, а мужики — сами по себе. А надо вместе подняться, — заметил Лука Матвеич.

Мужик недоверчиво посмотрел на него и сказал:

— Знамо дело, вместе оно верней будет, да только все одно трудное это дело, что сделаешь голыми-то руками? У них войско, и они, я слышал, палят из пушек по рабочим людям, как все одно на войне. Листок такой я у заводских читал как-то, про Черное море речь там была, про пароход какой-то.

— Броненосец «Потемкин» восстал против царя, матросы, рабочие, — пояснил Лука Матвеич. — А рабочие ваших заводов ничего, работают?

— Какой там! Все заводы бастуют: Суханова, Юма, Бельгийского общества, табачная фабрика — все стоят, а теперь и на шахты, слыхал, перекинулась забастовка… Нет, не работают. Казаки и полиция разгоняют их в одном месте, а они собираются в другом. Рабочие — эти ребята свое дело знают.

— А мужики как живут?

— Мужики сидят каждый в своей хате.

— Боятся?

— И боятся, и главного своего у них нет, как бы сказать — вожака.

— Да… — задумчиво произнес Лука Матвеич и мысленно повторил: «Вожака нет. Ну ничего, вожак придет».

Мужик опять взглянул на его безусое, чисто выбритое лицо, на глубокие, блестевшие от пота морщины на лбу и возобновил разговор:

— Я извиняюсь, как не секрет: вы не из социалистов будете?

— Из учителей.

— Так: Детишек, значит, обучаете?

— И детишек, и взрослых. Больше взрослых, — серьезным тоном ответил Лука Матвеич.

— Так… А взрослых, к примеру, чему? — допытывался мужик.

— Тому, чтобы умели отличать восставший броненосец от парохода, а революцию — от бунта, — лукаво посмотрел Лука Матвеич на мужика и стал раскуривать трубку.

Мужик понимающе кивнул головой, погладил окладистую бороду.

— Революция, значит. Та-ак! — Помолчав немного, он опять спросил: — И придет, сказываешь, на них погибель? Про власти говорю.

— Должна.

— Ну, туда им и дорога, — хмуро заключил возчик и, помахав кнутом, крикнул на лошадь: — Но-о! Надо поспешать, милая.

Лука Матвеич пыхнул дымом из своей трубки и посмотрел вдаль. Там все плыли средь хлебов и кружились курганы, а к ним все катились зеленые волны хлебов. Навстречу, вдоль дороги, бежали полевые маки и, как кровь, алел горошек.

Невдалеке от ближнего к Югоринску хутора была балка. Лука Матвеич встал с подводы, уплатил мужику и пошел по тропинке, а когда подводчик скрылся из виду, спрятал саквояж в кустах терновника и направился к Даниле Подгорному, на мельницу.

Мельница находилась вдали от хутора, у речки. Под старыми вербами, в тени, стояло несколько бричек, возле них лежали, медленно двигая челюстями, быки. Под одной из бричек сидели три мужика. На разостланном мешке лежала буханка черного хлеба, возле нее — несколько ломтиков сала, зеленый лук. Мужики медленно жевали сало и хлеб и слушали сидевшего возле них молодого человека в чесучовой тройке и в соломенной шляпе.

В стороне, на замшелом жернове, сидел Данила Подгорный.

Молодой человек говорил:

— В Херсонской губернии, в Полтавской, Черниговской, на Волге — всюду мужики поднимаются за волю, за землю. Они захватывают помещичьи экономии, делят между общинами землю, скот, инвентарь. Таким образом, крестьянская община, распоряжаясь землей и сельскохозяйственными орудиями, становится прообразом новых общественных отношений в деревне, рассадником социализма, то есть такого порядка, при котором не будет помещиков и всяких кровососов трудового крестьянства. Понятно?

Это был Овсянников.

Худощавый, с длинной бородой мужик, откусив сала и забрав в рот перо зеленого лука, ответил:

— Про помещиков — понятно, давно пора их изничтожить.

— Верно Харлам сказал: пора помещиков всех перевесть и землю от них взять силком, — отрезая тонкий ломоть от хлеба, проговорил коренастый курносый мужик с аккуратной черной бородой, — А община что ж? Это наше общество, значит? Так у нас в обществе свои кровососы есть.

— Известно, — подал голос Данила Подгорный, — наш Левченок, к примеру сказать, сроду сам не пахал и пахать не будет. За него работники вспашут, посеют и уберут. Так что община тут будет совсем ни при чем.

— Неверно, — возразил Овсянников. — Община даст всем равный пай земли, община может купить для общества плуги, косилки, молотилки, и все хлеборобы будут трудиться — каждый на благо всех и все на благо каждого.

— Все не могут, у нас есть солдатки, какие сами никакой пай не обработают. А которые бедняки — те все одно будут землю сдавать.

Лука Матвеич вышел из-за бричек, с улыбкой проговорил:

— Верные слова: не все обработают свои паи и принуждены будут сдавать в аренду односельчанам. А кто может арендовать? Те — у кого есть за что арендовать и за что вспахать. Богатеи. То есть в общине ничего не изменится.

— И то правда. Богатеи будут жить в ней так же, как и сейчас.

— И богатеть будут так же, как сейчас, — сделали мужики свои выводы из слов Луки Матвеича.

— Значит, никакого социализма, господин социалист-революционер, из вашей общины не получится, — продолжал Лука Матвеич, делая вид, что не знает Овсянникова. — Капиталистические отношения в деревне ею не упраздняются.

Данила Подгорный смотрел, смотрел на него и наконец сказал:

— Голос дюже знакомый, а по обличью не узнаю.

Лука Матвеич строго взглянул на него, и он умолк.

Овсянников тоже напряженно вспоминал, где он слышал этот голос, но не мог узнать Луку Матвеича и только подумал: «Социал-демократ, сразу видно».

Лука Матвеич, незаметно подмигнув, сказал Даниле Подгорному:

— У вас тут водичка, должно, есть холодненькая?

— На речке стоим, воды сколько душе угодно.

Когда они отошли от мужиков, Данила Подгорный спросил:

— Вы не Цыбуля?

— Раньше был им.

Вечером в землянке у Данилы Подгорного собрались члены комитета. Лука Матвеич сделал сообщение о третьем съезде РСДРП в Лондоне и о конференции меньшевиков в Женеве. Леон в свою очередь рассказал о положении в организации.

Лука Матвеич остался недоволен работой комитета, но говорить в присутствии всех об этом не стал.