Петр Смычагин - Тихий гром. Книги первая и вторая

— Ладноть, — примиряюще стукнула Манюшка по краю котла деревянной ложкой, — недосол — на столе. Эт ведь пересол на спине-то, — и, размешав масло, щедро посолила кашу.

Вокруг котла чинно сидели уже все члены семьи. А Яшка, почуяв неладное, помалу стал отодвигаться от круга, так, чтоб никому это не заметно было. Оглянулся назад, словно бы намечая себе путь к отступлению.

— Ну, готово, что ль? — спросил Леонтий и, на правах старшего, первым отведал каши, поперхнулся, мыча, по-козлиному тряся редкой бороденкой, сплюнул, отвернувшись от стола. — Чего ж вы, стряпухи, наделали-то? Соль ведь голимая — в рот нельзя взять!

Только теперь Манюшка поняла Яшкину проделку и бросилась было к нему с кулаками, да разве догонишь? Семка успел, правда, заехать ему кулаком разок по загривку — рядом был — так это не в счет.

Словом, ругали Яшку все, будто Семка и не виноват вовсе, а каша от этого не стала менее соленой. Пришлось разбавлять ее блошничным отваром, какой всегда на покосе вместо чая пили. Уж потом, как доедать стали, когда увидели, что весь низ котла покрыт пригаром толщиною в палец, перепало и Семке за это варево.

После обеда Леонтий, Яшка и Семка подались в тень шалаша на душистую травяную подстилку, Манюшка посуду прибрала и туда же отправилась. А Гришке надо все косы отбить да наточить их, чтоб до вечера резали траву исправно. Конечно, править их будут косари на каждом прокосе, но, жало у литовки должно оставаться тонким, тогда и поправить его легко — так, с боков смолянкой погладить, и снова коси, Но сперва Гришка выкурил здоровенную цигарку, лежа в холодке за балаганом, потом уж за дело принялся. И когда курил, и как за отбойную бабку присел, все думал, как ему слово-то перед Катюхой выдержать.

Нонешней ночью, как сговорились, ждать она станет на бродовском кладбище. Небось все пожитки свои туда перетаскала. Ехать позарез надо. А как? Соврать что-нибудь отцу да открыто уехать? Трудно в такую пору подыскать причину, чтоб важнее сенокоса была. Опять же, и мать не умолчит, непременно в разговор встрянет и его задумку разоблачит. С отцом в таких делах попроще…

А Леонтий, свалясь в шалаше на слежалую траву, думал, что сон придавит его сразу же, как только веки смежит. Но сон отчего-то не шел. Сперва принюхивался к разнотравью, запах медуниц вдыхал затяжливо, потом пчела залетела и надоедливо жужжала где-то под сводом, а тут комар присоединился и нудно зазвенел над самым ухом. Гришка начал однообразно тюкать по бабке отбойным молотком.

— Ноничка Гришуха вон пособляет, — одолевали невеселые мысли, — а на ентот год как с делами без его справиться?.. Царю, видишь ли, мой Гришка нужен, и никто у отца не спросит, сколь горько ему без сына оставаться. Вот ведь как шашки все порасставлены — иного и хода нету.

Ни говорить, ни думать коротко Леонтий не умеет. Однако промаялся не больше получаса он. Потом ни пчела, ни комар, ни стук молотка не помешали ему — захрапел сладко, с присвистом. И ничего уж больше не слышал…

Проснулся Леонтий последний, как и уснул. А вернее сказать, Манюшка его растолкала. Так и этак трясла она мужа, за бороду дергала и по лицу шлепала — спит! А тут, в шалаше, уж и лежать-то нельзя — все водой взялось. Дождь хлещет несусветный — в двадцати саженях не разглядеть ничего — и гром грохочет, будто само небо поломалось.

— Да очнись ты, засоня проклятущий! — в отчаянье восклицала Манюшка, спиной тесня ребят к наклонной стенке шалаша. — Да раствори шары-то, нечистый ты дух! — взвизгнула она, дернув Леонтия за жиденькие волосенки, но тут же опомнилась и перекрестилась истово, прося у бога прощения, поскольку нечистого поминать во время грозы — грешно и возмездие может настигнуть немедленно.

— У-у, воды-то кругом сколь! — удивился Леонтий, подымая голову и задевая ею за мокрую кровлю шалаша. — И громушек гремить. — Сел, почесал поясницу и улыбчиво добавил: — Не зря я баню во сне видал. Пар в каменке урчит, захлебывается, а ты, Ма́нюшка, будто бы по мне веничком похаживаешь…

— Походила бы я по тебе хоть оглоблей, да размахнуться тута негде, — улыбнулась и Манюшка. Чего ж делать-то станем? Вон ведь какой хлещет! И просвету нигде не видать — надолго, знать, зарядил.

— Вона вся лужа пузырями взялась.

— Ну-к, что жа, домой, стал быть, поедем. Как раз и баньку потопим. Где Гришка-то, за лошадями, что ль, ушел?

— Не видала я его. Може, до меня встал да ушел?

— Бежите, ребяты, за лошадями, — распорядился Леонтий. — Може, там и Гришку встренете. Ну, живо, живо!

Ребята нехотя полезли из шалаша — хоть и сыро в нем, да все не так мочит — и, окунувшись в дождь, бегом пустились через поляну к ближайшему колку, Манюшка с Леонтием тоже выбрались на волю — пожитки собирать да складывать в телегу.

— Слышь ты, Манюшка, — хватился Леонтий, — а где ж у нас легкая телега-то? Вот дык штука!

— Не Гришка ли уехал куда? — предположила Манюшка.

— Эт куды ж бы ему уехать, скажи на милость?

Ничего придумать, понятно, они не могли. А тут лошадей ребята пригнали. Карьку, говорят, не нашли?

— Ну, вернее всего, что Гришка на ем и уехал, — подвел итог Леонтий, запрягая Рыжуху в телегу и смахнув ладонью с бороды воду.

— Как дожжик начался, так он домой и поехал…

С таким доводом и Манюшка согласилась, поскольку подумать больше не на что было. Яшка и Семка в догадках этих не участвовали — им бы до дому скорей добраться. А Гришка не маленький — никуда не денется.

Однако и дома его не оказалось. Леонтий, растапливая баню, ломал голову так и этак. Не ребенок он, конечно, и куда попало не сунет голову, а все ж таки любопытно: куда парню деваться?

Потом и в бане все перемылись, и отужинать успели — не появляется Гришка. На дворе уж совсем стемнело, и дождь почти перестал — так себе, капля по капле падает. Спать бы теперь ложиться да не шелохнуться бы до утра. Но не до сна тут.

Мыкался, мыкался Леонтий по избе из угла в угол, на улицу раза два выходил и, потеряв надежду на возвращение сына, объявил:

— Добежать мне до Рослова Макара надоть. Стан-то их недалеко от нашего. Враз да приметил он чего, либо в дороге виделись.

— Добежи, добежи, — одобрила его намерение Манюшка. — Може, и правда, чего узнаешь.

Выйдя из двора и поеживаясь после бани на промозглом ветерке, Леонтий опасливо ступал промытыми дождем лаптями по бугоркам, обходя лужи, и норовил выбиться на мураву, где это возможно. Издали все приглядывался — не видать ли огня в Макаровой избе? Не видно что-то. Наверно, спать улеглись. Что ж, побудить придется. Зашел в палисадник, в одно темное окошко постукал, в другое — безответная тишина внутри. Подождал малость, прислушался, припав ухом к стеклу — тихо. Еще побарабанил костяшками пальцев по раме.