Борис Лапин - Избраное

Когда глядишь вверх, ты видишь холодную сырость и чувствуешь лестницу, винтом поднятую в темный колодец. Этот колодец качается в глазах вместе с пароходом, пляшущим на мертвой зыби.

В туман качка ужасна. Она сопровождается странной неподвижностью воздуха и безмолвием моря.

А ну-ка, бей лопатой! Вкопайся в уголь, пока не заболит внизу живот, пока не заколет бок.

Под топками стоит высокий куб с кипяченой водой. Выпей из кружки! Вода пахнет углем и жестью. Как называется гнутая железная палка, брошенная на угольный сор? Хватай ее, шуруй уголь в топках.

Огонь кидается в глаза. Глаза высыхают. Попробовал бы ты сейчас заплакать!

В истории капитана Аратоки как будто действуют два человека — так резко отличаются его слова и поступки до и после «апофеоза». Ни одно из свидетельств, имеющихся у вас о школьной и служебной жизни капитана, ничего не говорит о его особой любви к изречениям, о страсти к сочинительству или глубоких познаниях, доставивших ему впоследствии место военно-воздушного эксперта в Женеве.

Однако уже через несколько дней после чуда в Кентаи японские репортеры опубликовывают из номера в номер различные глубокомысленные и плоские его афоризмы.

Он проявляет любовь к цитатам.

«Война есть создатель, голод — разрушитель всего великого», — говорит он.

Он пишет в книгах автографов ряд небольших стихотворений, которые я имел случай несколько раз приводить в этой повести — в конце глав..

Заинтересованный этим, я отправил письмо в Токио, в газетный концерн, как мне казалось, способный дать мне ценные сведения…

«Милостивый государь, гражданин Лапин! Благодарю Вас за Ваше любезное письмо. Чиф-эдитор нашего газетного предприятия, несмотря на чрезвычайное свое перегружение текущей работой злобы дня, внимательно ознакомился с Вашими пожеланиями и поручил мне сообщить Вам следующее: Принося Вам поздравления за Вашего лестного для нас внимания, выразившееся в лестном намерении написать книгу посвящении нашему герою национальности г. кап. Аратоки Шокаи, кавалера ордена Золотой ястреба, г. Чиф-эдитор, однако, выражает свое незначительное сомнение, для того, что ваше намерение иметь не истинно ориентировочный ондерграунд.

Мы, к сожалению, не имеем физической возможности выслать Вам тот материал и документации, которыми пользовался г. Куропи С., составивший отпечатанную нашим предприятием брошюру о чуде в Кентаи, имевшем акцидент с нашим героем национальности г. кап. Аратоки Ш., кав. орд. Зол. ястреб. Упомянутая документация есть собственность Военного Министерства и в настоящее время, к сожалению, не имеет возможности быть Вам представленным, как мы того бы имели пожелание.

Тем не менее, спеша поспешествованию осуществления Вашего желания, г. Чиф-эдитор просил передать Вам следующие ноты, коими по нашего мнения следовало бы иметь в виду для Вашей прекрасной будущей книги.

На первое: так называемое чудо спасения живой мишени в Кентаи надо рассматривать в конвергенции со всем нашим развитием исторического пути, имеющим по мнению известного писателя г. Леруа-Болье особые пути, на эра за 2500 лет нашей истории, как то — глубокий патриотизм японского народа, под покровительством мудрой проницательности нашего Императора и властей.

На второе: основной афоризм наших войск есть мнение: «Смерть на войне не несчастье, но неприятный инцидент». Примером этого следует отметить правило нашего великого героя национальности генерала Ноги, что «не следует спешить на помощь раненым товарищам — лучше продолжать сражение: ты больше принесешь пользы родине».

Таким образом, ваши поиски ондерграунда не требуют документации, но исключительно познания моральной сущности нашего офицера, всегда жертвующего собой.

В написании Вашей книги мы предлагаем Вам держаться такого метода, но не другого, ибо всякий другой приведет Вас к неприятностям.

Ваш доверенно всегда готовый к услугам

и уважающий Вас

Из окна конторы видно, как уланбаторские грузовики въезжают в город. Сначала они останавливаются у конторы Нефтеэкспорта, потом берут горючее и едут на базу Монценкоопа. Крылья грузовиков покрыты коричневой пленкой засохшего речного ила; на передних стеклах толстым слоем лежит дорожная пыль.

Приятно думать, что еще недавно эти машины проезжали по Улан-Батору среди шумной столичной толпы. Даже внешний вид уланбаторских грузовиков таит в себе что-то необычное: у каждого верх затенен полосатым навесом, а бока оклеены революционными лозунгами. Шоферы уходят в столовую пить чай, в это время рабочие транспортной базы выгружают доставленные товары. Обычно караван задерживается в Дзунхото не больше суток. На другое утро разгруженные машины возвращаются на север.

Обширную страну Гоби нельзя понять на расстоянии, не видя ее. Перед отъездом в Монголию у меня было ясное представление о пустыне, сложившееся из чтения книг: грозная отдаленность, очертания Великой китайской стены на горизонте, кости павших быков, кумирни и мрачные идолы… Нельзя сказать, чтобы книжные описания были совсем неверны, они только оказались неполной правдой.

Когда я приехал в Гоби, меня поразил будничный, грязный вид громадной некрасивой степи.

Городской автобус быстро ехал по ухабистой колесной дороге на юго-запад. Кроме меня, в автобусе было восемь пассажиров-монголов: молодой чиновник из министерства финансов, щеголевато одетый скотовод, пригнавший в город гурты скота и с деньгами возвращавшийся в степь, два командира цириков [5] Цирик — солдат. , которые ездили в отпуск, и жена гобийского прокурора Санчжи с тремя детьми. Все они не раз совершали переезд через пустыню, были между собой знакомы и с любопытством следили за тем, какое впечатление производит на меня местность.