Василий Еловских - Старинная шкатулка

Валя танцевала. Какая же она радостная, оживленная, будто в воздухе парит. Она всегда радостная, но сегодня наособицу. Почему бы? Андрей впервые в жизни подумал о жене так вот… С нею тот… кудрявый, мордастый. Он!.. Андрей впился в него глазами. Хлюст. Сразу видно — хлюст и волокита. Морда пройдохи. Ишь как пошло изгибается, плечиками поводит, будто примитивная кокетка; раскрашен как павлин: клетчатый пиджак, черные штаны, желтая рубаха, а галстук серебром отливает. Уже не молод. Но молодится.

«Многие донжуаны скроены на один лад, — раздумывал Андрей. — Что-то нагловатое, сытое и скользкое во взгляде. Назойливые говоруны, острословы. Ясно видимый налет пошлости во всем поведении, чего никакой образованностью не скроешь. И только плотская тяга. Тьфу!»

Потом он к чему-то подумал: «Если мужчина изобьет девушку, его посадят. А если он обманом овладеет ею, а потом отшвырнет от себя — душевная травма куда более крупная, его не наказывают. Игры, обмана и завуалированной подлости, пожалуй, больше всего в обращениях между мужчинами и женщинами. Нет, я злой сегодня. И, кажется, ревную».

Она танцевала уже с другим, пожилым мужчиной, который двигался лениво-медленно и, казалось, был равнодушен не только к партнерше, но и ко всему — к надрывной музыке, к людям на площадке, к сырому, холодеющему вечеру — и танцевал лишь потому, что танцуют другие, что так положено, на то и дом отдыха.

Андрей уже хотел окликнуть Валю, но тут случилось то, чего он никак не ожидал: к ней подбежал кудрявый, где он был до этого — неизвестно; произошла странная, непонятная возня; Андрей услышал резкий, недовольный голос жены и бросился к ней. Мешали люди. Он увидел, как Валя, гордо вскинув голову, торопливо и зло (она всегда так вот вскидывала голову, когда злилась) зашагала по асфальтовой дорожке, грязно белевшей во тьме, к ярко освещенному жилому корпусу. К ней подбежал кудрявый.

«Крадучись, как жулик».

— Отстань! — крикнула Валя. — Или я сейчас закричу.

— Подожди! Давай поговорим.

— Уйди! Добром прошу.

— Ну подожди! — Он схватил ее за руку.

— Оставьте ее. — Это сказал Андрей.

— Ты?! — удивилась она.

— А тебе-то еще чего? — Мужчина ткнул в плечо Андрея кулаком и придвинулся к нему.

«Он же пьян. И чего она с ним? Тьфу!» Андрей оттолкнул кудрявого; вроде бы легко оттолкнул, но тот упал и, вскочив, ругаясь, больно ударил Андрея кулаком в шею.

Все это произошло за какие-то секунды.

— Я сейчас вызову милицию! — необычно для нее нервно прокричала жена, но, отойдя шагов десять, остановилась.

«Тут и милиции-то, наверное, нет», — подумал Андрей. Его трясло от злости и от испуга. Нет, он не боялся этого человека, но его пугала сама мысль, что вот сейчас начнется драка, будут шум, крики, и, чтобы разом покончить со всем этим и освободить себе дорогу, он еще раз, уже сильнее отшвырнул мужчину, и тот опять повалился. На этот раз он, кажется, крепко шмякнулся, аж к кустам отлетел.

«А на автобус-то я, наверное, запоздаю», — подумал Андрей и удивился, что может думать о чем-то постороннем.

К ним подходили люди.

— Прекратите же, как не стыдно, — сказала какая-то старуха и добавила: — Они танцевали, а этот с плащом налетел.

— И вчерась налетал.

— Напьются и…

— Ну что вы говорите? Вы же ничего не знаете. — Это сказала Валя. — Пойдем, Андрей.

…В город он уехал уже в полночь, на попутном грузовике, с восьми утра надо было заступать на смену. Сгоряча потребовал, чтобы и Валя поехала с ним, но она беззаботно засмеялась: зачем, здесь так хорошо, весело. А кудрявый, толстомордый?.. «Его завтра же вышвырнут из дома отдыха». Уж она позаботится об этом.

Дорога была пустынной, лес плотным, мрачным и как бы застывшим. На душе у Андрея было тоже мрачно, холодно, и в голову лезли какие-то ненужные мысли.

Он был в общем-то смирным, уступчивым человеком, смешно застенчивым, особенно среди незнакомых, и, только когда его кто-то очень уж долго и сильно выводил из себя, вредил, пакостил ему, он преображался — становился злобным, беспощадным и шел напролом, как бы доказывая, что мягкость и застенчивость это не трусость, это совсем другое, что у самых скромных скромников может рождаться и гнев, и ярость, порою даже более ожесточенные, чем у всех прочих.

Однажды осенью отдыхал он у тетки в поселке, что в полстах километрах от города, в домике на окраине, где сад и огород упираются прямо в озеро, покрытое у берегов грубой осокой и изобилующее жирными карасями. В теткин сад все время лазили ребятишки, срывали яблоки и ягоды, ломая деревья и кусты, вытаптывая грядки и вообще оставляя на всем свои поганые следы. Тетка грозилась сходить к милиционеру, а Андрей уговаривал: «Лучше поговори с родителями». — «Откудов я знаю, хто лазает». — «Поговори со старухами, те разберутся». — «Они же привыкнут так… воровать-то». — «Подрастут — не будут». Холодным утром, когда у берегов стала появляться густая шуга, маленькие разбойники совершили очередной налет, хотя в саду уже почти ничего не было; Андрей слышал, как трещали под тяжестью ребятишек кусты и деревья, но пока натягивал штаны, надевал неожиданно ставшую узкой рубашку да искал ботинки, которые потому и затерялись, что нужны были сию минуту, ребятишки ушли, воспользовавшись теткиным стареньким плотом, и неторопко — вот нахалы! — переправились через озеро. То были, к удивлению Андрея, вовсе не ребятишки, а подростки. Трое. «Зачем деревья ломаете, пакостники? И зачем взяли плот?» В ответ двое показали ему дулю и состроили рожи — им было весело. Задрожав от внезапно нахлынувшей злости, Андрей бросился в чем был в ледяное озеро, у другого берега догнал подростков, схватил одного из них, как ему показалось — главаря, и приволок к милиционеру. А потом лежал с воспалением легких.

Скрывая застенчивость, он без надобности хмурился, горбился, и незнакомые люди принимали его за гордеца и упрямца. Был добр, это знали и с разными просьбами охотнее всего обращались к нему — ни в чем не откажет. Звали его просто Андрей, Андрюша, а то и Андрюха, хотя было ему далеко за тридцать и он работал инженером на заводе. «Андрюша, милай, пособи. Сени сварганить хочу. Забеги-ка завтра поутру». И голос у женщины такой, что не просит, а вроде бы приказывает.

Жена была ему полной противоположностью: весела и общительна, из тех, о которых говорят: заводила, душа общества; ее живости и непоседливости хватило бы на троих. Она закончила курсы бухгалтеров, но в бухгалтерии работала мало: «Не могу. Цифры, бесконечные цифры… Весь день на стуле» — и теперь руководит художественной самодеятельностью в Доме культуры, — это как раз то, что ей нужно. У нее бездна знакомых — мужчин и женщин, подростков и стариков, она везде своя, все рады ей, звонят и порой — непонятно зачем — заявляются к ним домой. Улыбаются: «А где Валя (или Валечка. А одна кокетливая дама зовет ее Вильеттой)?» И к Андрею: «Что с вами? Вы заболели? Какой у вас хмурый вид», а видят Андрея впервые; по мнению этих простаков, муж должен быть похож на жену. Разговору, смеху, шуму!..