Николай Атаров - Избранное

— А почему в трубку дуют? — ни с того ни с сего спросил Редька.

— А! Это чтобы пепел сдуть. — Сапожников, вспомнив, достал свою трубку.

— А вы кофе с молоком пьете? Любите?

— Очень.

— А яичницу с картошкой любите?

— Я возиться с едой не люблю, — с улыбкой ответил Сапожников.

— И я тоже. А вы любите, чтобы все было хорошо?

Он вдруг припомнил, как однажды Полковник шел домой через двор и на ходу читал газету, а из его портфеля, зажатого под мышкой, с обеих сторон торчало детское ружье. В другой раз — тоже вспомнилось, как многое непонятное, — он увидел Полковника на балконе, тот смотрел на солнце сквозь стакан с водой, и Редька догадался, что в стакане живая рыбка. И еще вспомнил, как однажды Полковник устал забивать «козла» под липой, попрощался и пошел от стола, а один «гигиенист», Архипов, сказал: «На нем шкура-то еще военная». Все воспоминания сейчас располагали к дальнейшему знакомству — просто удивительно, что часто не замечаешь хорошего человека: дурак из тебя идет!

— Приходи когда-нибудь к нам, — сказал Полковник, — мы тебе добрых коней покажем. Таких ты не видел.

— А где вы находитесь?

— Разве ты не бывал у нас на конюшнях?

— Нет, не бывал.

— Оранжереи знаешь? А дальше пойдут ветлы над оврагом, ипподром. А за ним дощатый забор — это наше поле для выездки. Такое слово слышал — конкурное поле? Там разные препятствия расставлены. А ты иди прямо до каменных конюшен. Когда-то был там конный завод графа Вревского, еще и графские гербы над воротами сохранились. Услышишь конское ржанье — тут я тебя и повстречаю.

Редька мысленно проследил путь, по которому его вел Полковник. Он знал всю эту дорогу: не раз бегал за отцом на ипподром. Он помнил и однорукую мельницу за оврагом, и графские гербы: там стоят бурые медведи на одной половине, а на другой — розовые мечи крест-накрест. Он мог бы сам рассказать всю дорогу до самых конюшен, откуда в город выезжает конный резерв милиции. Но сейчас почему-то хотелось, чтобы Полковник потрудился и сам объяснил, как до него добраться.

— А когда прийти? — спросил он после некоторого размышления.

— Когда очень понадобится. — И тут сверкнули диковато-веселые глаза Полковника. — Чтобы украсть самую высокую лошадь, цыгану не нужна самая долгая ночь! А ну, отдай зуб! — вдруг строго приказал Полковник.

И Редька, не противясь, вытащил зуб из кармана. Полковник поиграл им, подкинул раза два и спрятал в кошелек.

— А ты, часом, не знаешь песню «Кто там улицей крадется?» — спросил Полковник.

— Не знаю. У меня голос простуженный. Меня с пения отпускают.

Шел снег, он все выбеливал: и скамейку, и Полковника, и бараний воротник на зимнем пальтишке Редьки.

Так бывает: один раз поговоришь с человеком, и после этого он то и дело попадается на глаза. Не прошло трех дней — Редька снова повстречался с Полковником, к тому же при чрезвычайных обстоятельствах.

Целое путешествие — дойти до ипподрома. Сперва через знакомую, заросшую бузиной калитку — на кладбищенскую дорожку. Потом через овраг мимо оранжерей — в зимний солнечный день далеко сверкают, точно осколки битой посуды, стеклышки их остроугольных крыш. Вот уже издали слышно, как сотрясается воздух, а это духовой оркестр бухает веселую музыку. Надтреснуто звонит какая-то жестянка вместо судейского колокола. Хочется бежать из последних сил, чтобы не пропустить той минуты, когда рванутся кони и пестрые наездники в «качалках», прямые, точно идолы, натянут вожжи в руках. И весь этот сбившийся комок лошадей и «качалок» побежит, побежит по дальнему кругу. Очень уставал он в дни таких путешествий — и от всех предосторожностей, чтобы отец не увидел, и просто так — от пройденного расстояния, и от волнения азарта. Скуки как и не бывало.

В репродукторе жалко хрипел галоп из «Орфея». Игроков вдруг всех прибивало к кассам. Деньги считали в одиночку, а спорили кучками, вырывая из рук программки. Милиционер толкал к выходу пьяного, а за него заступались. Дело шло к драке. И Редьке казалось: все ощетинилось, все ему угрожает, и надо внимательно пробираться в толпе сумасшедших, не то затопчут.

Под ногами снежная жижа, в ней мусор, картонные билетики. Говорят, если посчастливится, можно найти и выигравший. Иногда теряют. Или впопыхах не тот выбросят из кармана. Редька не забывал об этом. Он не знал, сколько стоит хомут. Но, конечно, дороже, чем пять карбидных фонарей. И ему была нужна большая удача.

Он не заметил, как выросла перед ним вся команда. И бежать поздно.

— Здоро́в! — Цитрон протянул руку.

— Здоро́в! — Он подал прямую ладошку.

Он ничего не сделал им плохого на комиссии. Даже взял на себя вину: чего еще надобно им от него? И все-таки он старался их избегать. Это ему удавалось, потому что сами они после комиссии перестали сбиваться в кучу. Только однажды Сопля сорвал у него с головы шапку и далеко закинул ногой. Редька подобрал, надел и удалился, не оглядываясь. И вот они тут! Цитрон с интересом разглядывал Редьку. Значит, сейчас что-то произойдет.

— Что ты тут делаешь?

— А ничего.

— Чего-чего, а ничего? Мурлошка… Отвечай, что дольше заживает: колотая рана или резаная?

Редька насупился.

— Не знаешь? Не приходилось? А ну, стань на колени, — вполголоса приказал Цитрон. В толпе такой разговор никому не слышен. — Кому говорю…

— Не встану.

За это надо уважать. Цитрон кисленько усмехнулся:

— Он, значит, гордый. Запишем. А ну-ка ты, Сенькин, покажи ему, как стоят на коленях.

И то, что кудрявый Сенькин тотчас выполнил приказ, оказалось даже страшнее ножа, сверкнувшего в рукаве у Цитрона.

— А ты рядом становись, — ласково, как маленькому, приказал Цитрон.

Редька медленно опустился на колени. Он сделал вид, будто ищет в снегу билет. Но на самом деле стоял на коленях перед Цитроном, уставясь в его красные туфли с рисунчатой наколкой и фигурными кантами.

Возвышаясь над двумя мальцами, Цитрон тоном экскурсовода в музее объяснял остальным:

— Уж так устроена анатомия человека, такие коленки у него: вперед гнутся. Не то что, к примеру, у курицы или кузнечика.

Урок выполнен, можно встать. Снова звонила жестянка в судейской будке. Бежали люди к кассам.

— Вон твой папаша. — Руслан показал рукой.

— Дурачкам советует, на какой дубль ставить, — рассмеялся Сопля. — Если дуриком выиграешь по его совету, давай долю. А проиграешь — только его и видели.

Толпа прижалась к барьеру. На дорожке бежали пять лошадей в упряжках. Катились «качалки». Катились, нет, мчались стремглав. Кони растянулись по кругу.

И в эту минуту кто-то тронул его за плечо. Он обернулся — Полковник.

— Идем. Помоги нам.

Редька качнул головой.

— Ну?