Петр Капица - Когда исчезает страх

Когда умолкла музыка и публика из театра хлынула в сад, старик взобрался на скамейку. Высокий, он стоял над всеми и, чуть сутулясь, зорко вглядывался. Своего широкоплечего Яна он обнаружил сразу. Сын шел под руку с девушкой в белой кофточке. Это была замечательная пара. От обоих веяло такой свежестью и здоровьем, что мужчины и женщины невольно провожали их взглядами.

Старший Ширвис замахал газетой, но Ян, увлеченный девушкой, не замечал отца. Пришлось сойти со скамейки и шагать вдогонку. Старик настиг сына у киоска с прохладительными водами и там, сообщив новость, обнял его.

Втроем, уже забыв о спектакле, они уселись в машину и поехали колесить по городу.

Ветер обдувал их разгоряченные лица, трепал волосы, не давал говорить. Эдуард Робертович давно не был в таком веселом и легкомысленном настроении. Он балагурил, как молодой повеса, держал руку девушки в своей руке и обещал отбить Ирину у сына.

Они проехали всю набережную, потом повернули назад и помчались к огням центральных улиц. У кондитерского магазина машина остановилась. Старый Ширвис купил коробку шоколада и с веселыми ужимками преподнес летчице.

Отец и сын наперебой ухаживали за Ириной, упрашивали поехать к ним ужинать. Но девушке хотелось скорее попасть домой. Сославшись на то, что завтра ей нужно рано вставать, она у своих ворот выбралась из машины и, помахав Ширвисам рукой, скрылась под темной аркой.

Поднимаясь к себе по лестнице, Ирина вдруг вспомнила о Кирилле: «Он, наверное, пока мы веселились, занимался, корпел над книгами».

Она запыхалась, вбежав на последний этаж. Открыв дверь, Ирина не зажгла света, а сразу же подошла к окну.

Кирилл сидел, склонясь над книгой. Словно почувствовав ее взгляд, он устало потянулся и посмотрел в окно.

«Меня ждет», — обрадовалась она и, не удержавшись, крикнула в раскрытое окно:

— Кончай читать, заучишься!

— Почему у тебя темно? — высунувшись из своего окна, спросил он.

— Я только что пришла. У меня целая коробка шоколада. Заходи, будем чай пить.

Едва Кирилл успел сдать последний зачет, как его вызвал к телефону дядя Володя.

— Собирайся, шестнадцатого едем, — сказал он.

— Куда? Зачем? — не понял Кирилл.

— За границу. Беру запасным. С завтрашнего утра перебирайся в нашу базу на Каменный остров и начинай работать, входить в боевую форму. Осталось две недели.

Сомов, как только узнал, что его назначают руководителем ленинградской группы боксеров, едущих за границу, стал добиваться, чтобы Кочеванова и еще двух легковесов из клуба водников включили в состав запасных.

— Если драться не придется, секундантами поработают, — сказал он. — Пусть понюхают, что такое европейский бокс.

Очень набивался в поездку Гарибан. Он писал письма в Москву и подсылал к Сомову ходатаев.

— Евгений Рудольфович в таком путешествии незаменим, — говорили они. — Он может быть врачом, хорошим тренером и вашим помощником в дипломатических переговорах со спортивными дельцами. Он европейски образованный человек.

— Мне не нужны образованные под Европу, — упрямился Владимир Николаевич. — Хватит мне мороки и с боксерами.

Из команды больше всего тревожил Сомова Ян Ширвис. Строптивый боксер, попавший под влияние Гарибана, мог выкинуть что угодно.

«Придется сходить к Эдуарду, — решил Владимир Николаевич. — Пусть серьезно поговорит с сыном, иначе наплачусь».

Он созвонился с Эдуардом Робертовичем и сказал, что хотел бы повидаться с ним перед отъездом.

— Ну конечно! — воскликнул тот. — Сегодня же заходи. Я тебя сто лет не видел.

В последние дни Эдуард Робертович возился с сыном, как самый заботливый тренер. Он не давал ему переутомляться на тренировках. Следил вместе с Гарибаном за весом, за питанием. Делал втирания в кожу лица, массировал. Старик не забывал даже звонить Ирине. Он извинялся перед смущавшейся от такого внимания девушкой за сына, который теперь не имеет возможности проводить с ней вечера.

Неожиданное желание Сомова встретиться обрадовало старого Ширвиса: «Очень хорошо, что придет Володя. Надо поговорить по-дружески, пусть присмотрит за Яном».

Сомов пришел к Ширвисам после ужина. Яна дома не было. Старые друзья за рюмкой красного вина вспомнили годы ссылки. Молодые, неопытные, живя в глухом селении, они не знали, куда деться от безделья и тоски по родным местам. Жилистый, рослый Эдуард, чтобы не обессилеть в ссылке и не опуститься, каждое утро обливался холодной водой, занимался гимнастикой и, сшив из старых голенищ боксерские перчатки, ежедневно избивал хозяйский мешок, набитый мхом и песком. Эдуард с малых лет плавал на торговых судах и у английских матросов научился боксу.

Товарищей по ссылке — кроме Сомова их было двое — сначала забавляли чудачества латыша, потом они попробовали подражать ему и, почувствовав прилив бодрости, втянулись в занятия боксом.

От ежедневных вольных боев все четверо ходили в синяках, но чувствовали себя прекрасно. Вчетвером охотились, ловили рыбу и готовились к побегу.

За ссыльными наблюдали два спившихся стражника и становой пристав, славившийся грубостью и бычьей силой на весь округ. Ссыльные прозвали его Вислоухий. Пристав, невзлюбив слишком дружную четверку, всячески отравлял ссыльным жизнь: без его разрешения они не могли выходить из селения и каждое утро обязаны были являться на поверку.

Из России уже доносились смутные слухи о начавшейся революции, а Вислоухий по-прежнему держал всех политических под строгим надзором.

Однажды трое товарищей вместо поверки ушли в лес. Дома за повара остался четвертый, Сомов. Становой не замедлил явиться. О революции он ничего не хотел слушать и орал так, что дребезжала посуда.

«Нельзя ли повежливее говорить с политическими?»— спросил Сомов.

Становой побагровел:

«Эт-та ты што — бунтовать? В холодную захотел?» — Он схватил Владимира Николаевича за ворот и рванул на себя.

Сомов коротким движением освободился и так двинул пристава в переносицу, что тот от неожиданности присел.

Увидев хлынувшую из носа кровь, становой взревел и по-медвежьи пошел на Сомова. Но новый удар в скулу остановил его.

Становой ринулся на него, сокрушая волосатыми ручищами всё на пути. Этот верзила, наверное, убил бы Сомова, если бы Владимир Николаевич хоть на минуту замешкался. Только боксерское умение действовать быстро и точно спасло его. Он ловко уклонялся от пудовых кулаков и бил в ненавистную усатую рожу, вкладывая в удары всю злость, накопившуюся в ссылке.

Пристав, уже опасаясь сомовских кулаков, отпрянул к стене и схватился за шашку, но Владимир Николаевич, не дав ему опомниться, резким ударом в челюсть сбил на землю.