Петр Капица - Когда исчезает страх

Пока Вислоухий был в шоке, Сомов успел связать его и обезоружить.

Товарищи, вернувшиеся с охоты, помогли ему стащить связанного станового в чулан. Завладев, револьвером и шашкой Вислоухого, они уже вчетвером разоружили оставшихся стражников, заперли их в тот же чулан и с винтовками в руках пошли подымать свою братию…

А после Октября еще сколько пришлось стоптать сапог в походах! Тогда им было не до матчей на рингах. Они колотили белогвардейцев и оккупантов, ели из одного котелка и верили друг другу.

— Кстати, а ты, Эдуард, можешь сейчас поручиться за сына, как за самого себя?

Ширвис насторожился:

— Не понимаю, Володя, к чему твой вопрос?

— Не кажется ли тебе, что он еще не созрел для такой серьезной поездки за границу?

— Ты думаешь, что Евгений Рудольфович плохо его подготовил?

— Да, приучил к мысли, что ему всё дозволено. А там будет немало соблазнов. Устоит ли Ян перед ними?

Эдуард Робертович, исподлобья глядя на Сомова, закурил. Старый Ширвис обиделся за сына, но он умел сдерживать себя: поднявшись, прошелся по комнате, взял с комода фотографию Яна, на которой тот был снят в боксерской стойке, и поставил ее на стол.

— Мне думается, Володя, что в таком теле должен быть здоровый дух; гнилое не притянет к себе. И к Евгению Рудольфовичу ты зря придираешься. Мне кажется, что он хороший учитель.

— Мне тоже поначалу так представлялось, а потом вижу: нет, под солидной личиной скрывается хапуга. Живи он в старое время — обязательно был бы хозяином ипподромов, бассейнов, стадионов и тотализаторов. Торговал бы спортсменами, как скаковыми лошадьми. До чего бы он ни дотронулся, из всего стремится извлечь себе блага. Где Гарибан — там круговая порука, подтасовка и жульничество. Такие, как он, не воспитывают спортсменов, а портят и разлагают. Ведь для того чтобы стать мастером спорта, ребята совершают почти подвиг — сознательно идут на самоограничения, на аскетический образ жизни… Они видят перед собой светлые цели. А у него что? Талантливых себялюбцев, перетащенных от других учителей, подхлестывают деньгами, посулами, путевками, подарками. Блесни раз или два, помоги втереть очки начальству, а потом — хоть пропадай. Гарибан найдет себе другого фаворита. До искалеченной души ему нет никакого дела.

Но Эдуард Робертович не сдавался.

— Володя, ты всегда был излишне подозрителен, — заметил он. — Ну почему Яна потянет на паразитическую жизнь, когда я и мать всегда работали, а Гарибана он знает всего лишь полтора года?

— На плохое легче толкнуть, — ответил Сомов. — У некой части молодежи есть стремление к иждивенчеству, к беззаботному существованию. Разве тебя не тревожит то, что Ян больше не учится?

— Но ты ведь знаешь — звание «первой перчатки» без усиленных тренировок не удержишь, — уже с укоризной напомнил Ширвис. — Ян свое наверстает. Слишком рано они становятся инженерами.

— Инженерами еще ничего, те сами зарабатывают. Хуже, когда неизвестно, за что юноши деньги получают.

— Ты про стипендию? — нахмурясь, спросил Эдуард Робертович.

— Про гарибановскую зарплату, — поправил его Сомов. — Спортсмены зачислены на какие-то липовые должности, о которых понятия не имеют. И получают приличные оклады. Ты поинтересуйся.

— Так чего же вы его не разоблачаете? — вдруг рассердился Ширвис.

— А это, друг мой, нелегко сделать. Если даже тебя, старого большевика, верившего мне во всем, я не могу убедить, так чего же ты хочешь от других? Дельцы гарибановского толка — люди не простые, у них заслуги и почетные должности. Тронь их, так всей сворой накинутся. Они мастера выгораживать друг дружку. Из тебя же дурака и склочника сделают. В общем, я тебе сказал, что думал, а дальше поступай как знаешь. С Яном всё же следовало бы поговорить. Это иногда бывает полезно.

Гарибановские планы рушились. В ярости он готов был изничтожить Сомова, но обстановка требовала хладнокровия и выдержки.

Гарибан по-прежнему разыгрывал из себя улыбчивого добряка. Там, где нужно было бы орать и стучать кулаком, он умело сохранял маску солидного человека, обремененного тысячью дел. Такие пустяки, как поездка за границу, казалось, не трогали его. Добродушная физиономия и припухшие глаза Гарибана, спрятанные за квадратными стеклами пенсне, не выдавали вспышек возмущения и бешенства. При случае Евгений Рудольфович даже пытался хвалить Сомова и лишь к концу разговора, усмехаясь, говорил:

— Правда, чудаковат старик не в меру, может этакое отчебучить, что потом десяток дипломатов не разберется! Помню, как на одном из парадов он с иностранным корреспондентом беседовал…

И Гарибан начинал рассказывать презабавную историю, в которой дядя Володя выглядел глуповатым чудаком, пытавшимся перевоспитать иностранца. И эта, выдуманная самим Гарибаном, история не на шутку обеспокоила работников Областного совета физкультуры. На заседании президиума были собраны руководители секций бокса, тренеры и судьи. Пошли разговоры о том, что не мешало бы послать с командой боксеров и такого спокойного, уравновешенного тренера, как Гарибан.

— Все мы знаем, какой Сомов работник, — говорили гарибановские почитатели, — но нам также известны изъяны его характера. Излишняя прямолинейность и горячность не очень-то пригодны для дипломатических разговоров с боксерской унией. За границей трудно будет обойтись без такта и сдержанности Евгения Рудольфовича. К тому же врач и тренер, объединенные в одном лице, — находка.

Сомова рассердили выступления гарибановцев. Он поднялся с места и, негодуя, спросил у собравшихся:

— С каких это пор, скажите, пожалуйста, честность и прямолинейность стали пороками? Не с тех ли времен, как подхалимы и угодники развелись? Вы думаете, лучше будет, если Гарибан потянет в одну сторону, а я в другую? Не навязывайте, пожалуйста, мне помощников. Я не собираюсь перетаскивать на свою сторону заграничных боксеров. А если вы всерьез намерены нас объединить, то отстраните меня, пока не поздно.

Гарибан, боясь скандальных разговоров о его методах работы, поспешил изменить ход прений:

— Товарищи, мне непонятно, почему здесь возникли такие странные разговоры. Разве мы не доверяем Сомову? Разве мы не знаем, что он не хуже других справится с возложенной миссией? Я бы просил не называть моего имени, когда речь идет о Владимире Николаевиче. Я знаю его организаторские способности, и у меня не вызывала сомнений его кандидатура…

Гарибан, с присущим ему умением убеждать, настоял на том, чтобы разговоры о руководителе команды были сняты с повестки дня. Он знал, какое уважение вызывает вовремя проявленная тактичность. Ему больше, чем поездка, нужна была слава добрейшего человека. И этим выступлением Гарибан закрепил ее.