Петр Капица - Когда исчезает страх

Начал накрапывать дождь. Публика поднимала воротники, раскрывала зонтики, но не расходилась.

Узнав у Ширвиса о его стычке с Сомовым, Штоль возмутился:

— Я не понимаю, как возможно терпеть такой режим! У нас ты будешь почетным боксером. Смотри, как тебя печатают газеты! Ты уже фаворит.

— Скоро я заговорю по-иному, — пообещал Ян.

Выпив по бокалу пива и по рюмке рому, они прошли в зал и сели во втором ряду на места Штоля.

Ровно в восемь часов по скандинавскому времени боксеры выстроились на ринге. После коротких приветствий команды обменялись памятными вымпелами и под гром аплодисментов освободили место для наилегчайших бойцов.

Ян до боли впился ногтями в свои колени, он дрожал от ненависти к Сомову и обиды на него.

Штоль, понимая его, бормотал:

— Как нехорошо, как нечестно они с тобой сделали!

Кочеванов не видел, что делалось на ринге, — Сомов запретил ему выходить из раздевалки. Старый тренер по собственному опыту знал, что в таких матчах, переживая за товарищей, устаешь больше, чем в бою.

Лежа на жестком топчане, Кирилл прислушивался к гулу, доносившемуся с трибун, и разглядывал в спортивном журнале портрет Берлунда. По этой, не очень ясной, фотографии он пытался представить себе противника.

«Руки, кажется, длиннее моих, — думал он. — Бой с дальних дистанций мне невыгоден. И опыт огромный: сто шесть боев провел норвежец, девяносто выиграл. Из них — двадцать три на международных матчах. Да-а, такого не скоро одолеешь. Говорят, что его на тренировке видел Ян. Вот ведь товарищ! Хоть бы поделился. Неужели Ширвис не болеет за команду? Я бы на его месте всячески помогал, даже в секунданты пошел бы. Не пойму — как он может сидеть там спокойно?»

С трибун вдруг донесся свист и усилившийся шум. Замигал световой сигнал с надписью «ринг». Это обозначало, что очередному боксеру пора приготовиться к выходу.

Небольшой худощавый юноша — боец наилегчайшего веса — вернулся в раздевалку с рассеченной надбровной дугой.

— Почти выиграл… и вот повреждение, — сказал он с досадой. — Доктор посмотрел и рукой машет — требует прекратить. Поражение присудили.

Пока у него останавливали кровь и прижигали ранку, успел закончить бой Севров.

Черномазый «петух» прибежал в раздевалку с букетом цветов.

— Ур-ра-а! — закричал он. — Побил! Два нокдауну подряд. Его тренер полотенце на ринг выкинул.

В двух следующих парах выиграли норвежцы. Руководители советской команды встревожились. В раздевалку пришел Сомов.

— Засуживают, — сказал он. — Трошин явно переиграл противника, а угловые судьи вывели ему меньше очков, чем тому. Мы, конечно, опротестуем, но просим всех оставшихся действовать на ринге собранней. Показывайте свое преимущество так, чтобы двух мнений не было ни у судей, ни у публики. Сегодняшний матч — хоть кровь из носу! — надо выиграть.

Кириллу дядя Володя посоветовал:

— Разогреваться начни минут за двадцать до выхода. План боя остается прежний. Секундантом я у тебя буду. В случае чего — на ходу перестроимся.

Следующие два боя с большим преимуществом выиграли советские боксеры. Происходило невиданное — шесть схваток привели к ничейному результату. Зал клокотал. Счет был настолько напряженным, что даже судьи, сидевшие за высоким столом, когда вышел на ринг «надежда Норвегии», «творец нокаутов» — Берлунд, — радостно захлопали в ладоши. Вот она, быстрая и блестящая победа, которая принесет ощутимый перевес в ходе матча! Она морально подавит советских парней.

Обычно Берлунд еще до удара в гонг, когда лишь начиналась психологическая борьба, одним своим выходом на ринг и видом побеждал противника и видел в глазах его невольный страх. А сегодня, взглянув на Кочеванова, он встретил в его глазах только спокойное любопытство. Русский разглядывал его без всякого почтения.

«Самоуверенный парень», — подумал Берлунд и начал с угрожающим видом разминать перчатки, гулко ударяя одну о другую.

Это развеселило публику, знавшую, как их Ялмар Берлунд разделывается с противниками.

Кирилл, узнав, что ему придется драться с прославленным Берлундом, спал плохо и утром не мог унять в себе внутреннего волнения. Пришлось рассказать об этом дяде Володе. Тот внимательно посмотрел в глаза и спросил:

«Надеюсь, ты не боишься?»

«Нет, но все-таки лихорадит».

«Полежи немного, отдохни и постарайся не думать о встрече. Со всеми такое бывает. А если кто говорит, что он не волнуется, не верь — врет. Даже профессионалы волнуются. Это естественное состояние организма, готовящегося к большим-и трудным испытаниям».

Днем Кочеванов уснул, потом на прогулке в парке размялся и сейчас, выйдя на ринг после легкого разогревания, чувствовал себя отдохнувшим.

— Все внимание разведке, — успел шепнуть ему Сомов.

Хорошо, Кирилл будет зорок, постарается не подчиниться противнику и провести свой план боя.

После гонга наступила тишина. Зрители заметно подались вперед и замерли в ожидании первого удара.

Противники сошлись на середине ринга для традиционного пожатия рук, затем отпрянули в стороны и, покачивая кулаками, стали ходить слева направо по кругу, не спуская глаз один с другого.

Кочеванов ждал нападения. А Берлунд, пригибаясь и покачиваясь, не спешил. В его движениях чувствовалась игра сильного и самоуверенного бойца.

Кирилл любил первый раунд за ту легкость и невесомость, которые ощущаешь во всем теле. Рука идет вперед, едва лишь задумаешь ударить, а ноги мгновенно уносят от опасности, как только краем глаза заметишь, что противник собирается напасть.

После обмена легкими ударами их руки на мгновение переплелись. Норвежец, поняв, что без хитростей эту хорошо защищенную крепость не возьмешь, оттолкнул от себя Кочеванова и на расстоянии начал плести тонкую сеть обманных ударов.

Высокий, статный Берлунд, конечно, немного рисовался. Ведя бой издалека, он не стремился до времени, так сказать, обострять отношения с противником. Пусть публика полюбуется его, Берлунда, виртуозной техникой. Ведь не зря же он отрабатывал свои движения до изящества, до балетной легкости.

Правой рукой Берлунд словно фехтовал рапирой, разведывал обстановку, вызывал Кочеванова на атаку. Кирилл догадывался, что противник навязывает бой, чтобы раскрыть его, а потом неожиданно пустить в ход «тяжелую артиллерию» — свой левый кулак.

Нужно было разбить его замыслы. Не обращая внимания на яростные финты Берлунда, Кирилл упрямо шел на сближение. Он не давал использовать длину рук.

Видя, что такой способ ведения боя не дает перевеса, норвежец изменил тактику, стал сближаться, стремясь нащупать брешь в обороне противника. Но и эта тактика ничего ему не дала. Было ясно только одно: у русского изумительное чувство времени и расстояния. Он держался на неуловимой грани избранной им дистанции. Нельзя было предвидеть, что в следующее мгновение предпримет этот настороженный парень. То он избегал сближений, то почти сталкивался, наносил с невероятного положения удар, нырком уходил под руку и, точно ничего не сделав, опять стоял, ощетинившись кулаками.