Петр Капица - Когда исчезает страх

— Я уйду, — едва сдерживая раздражение, сказал Кирилл. — Но помни: если по злобе ты навредишь дяде Володе, тебя ждет всеобщее презрение. Мы будем беспощадны.

У Яна заходили на скулах желваки.

— Это что, угроза? — приближаясь и повышая голос, спросил он. — Запугивание или шантаж?

— Нет, просто товарищеское предупреждение.

— Хотите, чтобы я упал на колени? Не выйдет! Угроз кучки завистников я не боюсь. А с тобой мы еще посчитаемся.

Ян забрел по колени в озеро и, хватая пригоршнями воду, стал яростно поливать лицо, шею, голову. Брызги летели во все стороны.

Видя, что дальнейшие переговоры бесполезны, Кирилл отнес удочки на место и, собравшись уходить, сказал:

— Не забудь, Ян, — заседание секции бокса в пятницу в три часа.

— Ладно, проваливай.

— Советую одуматься, — добавил Кирилл. — Заносчивость никому не нравится. Ты и для Гарибана скоро станешь обузой. Он стремится к легкой жизни, а не к возне со строптивым.

После ухода Кирилла Ян развесил на просушку одежду, поел холодных рыбных консервов, запил хлебным квасом и вновь улегся на топчан.

Сегодня он не пойдет на охоту, надоело. И вообще пора кончать с отшельничеством. Но чем заняться? Набрать стопку учебников и подготовиться к поступлению в мореходку? А что она ему сулит? Звание помощника капитана по грузам или пассажирам. И будет он болтаться в одном из внутренних морей в однообразном каботажном плавании. Нет, такое существование не по нему. То, чего достиг он в боксе, не даст никакая служба.

Без ринга жизнь для Яна станет унылой и неполноценной. Либо надо пересилить себя, поступиться гордостью и попросить прощения, либо зарядить ружье пулей-жаканом… Он, наверное, выстрела не услышит. Но это же бегство, трусливое и омерзительное.

Ян представил себя безглазым, с раздробленным лицом и содрогнулся: отвратительнейшее зрелище. Нет, это не выход!

В жизни он все получал без особых усилий и хлопот. В пионеры был принят с ребятами всего класса. В комсомол вступил потому, что неловко же сыну старого большевика остаться вне союза молодежи! То, что говорилось на сборах и собраниях, его мало трогало. Казалось, что все призывы на новостройки относятся не к нему, а к тем, кто ни на что иное не способен. Яну хотелось быть первым лишь на школьных вечерах и спортивных соревнованиях. Кроме бокса, охоты, танцев и кино, он других увлечений не признавал.

Когда его выгонят отовсюду, он не сумеет заработать на кусок хлеба. Он даже в грузчики не годится, так как не приучен к труду.

А если забыть о всяких угрызениях совести и полностью довериться Гарибану? Тот изворотлив, сумеет вытащить из беды. Через несколько месяцев или, самое большее, год Ян будет восстановлен в правах и выйдет на ринг. Тогда ему наплевать на сплетни и угрозы. При-желании он сможет переехать в Москву. Его примут в любое спортивное общество.

Но ведь бокс не даст заработка? Как знать. Это зависит от находчивости. Могут принять в Институт физкультуры на повышенную стипендию, да и не трудно сделаться тренером бокса. Майка чемпиона откроет двери клубов. Правда, в нем не находили воспитательского таланта, но Ян же не олух и кое-что успел перенять у Сомова и Гарибана. Надо только быть деятельным и не унывать, потом он найдет другой выход…

Яну послышалось, что в открытую дверь кто-то вошел и остановился на пороге. Кто бы это мог быть? Наверное, сторожиха, никого другого он не ждал.

— Никандровна! — окликнул Ян.

В ответ послышалось презрительное:

— Ну и свинарник же здесь! Словно берлога неандертальца.

Это был голос Зоей Кальварской. «Что стряслось? Почему я и ей понадобился?» — удивился Ян и в тон ей пригласил:

— Присаживайтесь, будьте как в своей берлоге.

— Вы сногсшибательно любезны! Принято вставать, Ян, когда входит женщина.

— Зосенька, чувствую, что вы раздражены. Не делайте из меня громоотвода для своих эмоций.

— Для этой цели вас уже использовали. Я вижу разлагающиеся обугленные останки.

— Вы пришли дразнить меня? Учтите — я не в клетке, могу покусать.

— Я учла. Прошу и других не считать беззубыми.

Ян приподнялся и не без удивления взглянул на Зосю. Лицо ее было возбужденным. На щеках горели алые пятна, тонкие ноздри раздувались, а глаза потемнели. Чувствовалось, что она решилась на что-то такое, чего никогда бы не сделала в спокойном состоянии.

«Как хороша сейчас эта злюка!» — подумалось Ширвису.

А Зося продолжала свое:

— Сейчас я расскажу такое, что этот глупый острослов наконец прекратит балаган и станет серьезным.

— Я уже всего вкусил, меня больше ничто не смутит, — ответил он. — Сегодня я сказал себе: эй, ты, перестань, довольно!

— Я тоже не раз так говорила, а поступала как форменная дура. Я слишком доверялась и вот теперь расплачиваюсь. Он всегда был гнусной личностью, хотя прикидывался заботливым добряком…

— Одну минутку! — перебил ее Ян. — Прежде всего мне бы хотелось выяснить: о ком идет речь?

— А без пояснений невозможно догадаться, что эго Гарибан? — спросила она. — Или вы, как и другие, принимаете его за благодушного воспитателя?

— А он действительно такой.

— Ошибаетесь. Евгений Рудольфович — ловкий актер, умеющий за доброй улыбкой скрывать довольно подлую и грязную душонку. Я-то его хорошо знаю. Да и другим, если они не страдают куриной слепотой, нетрудно это заметить.

— Ну, Зосенька, тут вы перехватили! Не могу постигнуть: чем он вам так насолил?

— А если я признаюсь, что он и мне не раз внушал быть покладистей?

— Ну что ж, совет не лишен мудрости, — не сдавался Ян.

— Думаю, что от подобной мудрости всякому захочется треснуть его по самодовольной физиономии. Он мне твердо обещал, что по окончании института я останусь в Ленинграде. И вдруг меня вызывают в деканат испрашивают: «Где желаете преподавать язык — на востоке или на севере?» И называют какую-то Закатулиху и Большую Туру. Оказывается, уже было распределение. Я, конечно, к Гарибану. А он вдруг на попятную: «К сожалению, ничего не смогу изменить. История с Ширвисом заставляет меня быть осмотрительным. Не полезу же я сейчас с такими просьбами к начальству! Советую на время выехать, а когда утихнет, что-нибудь предпримем». Я знаю, как он будет хлопотать за меня. Уже взял Заварнину. У той на четырехсотке время лучше моего. И Большинцовой намекнул, что у нее хорошо пойдут длинные дистанции, хотя недавно убеждал в обратном. Ему просто хочется скорей отделаться от меня. Я опасна для него: слишком много знаю, могу проговориться. Но Гарибан зря принимает меня за дуру, безропотно покоряющуюся судьбе. Я пойду на все, чтобы остаться в Ленинграде. Если надо — выйду замуж. И очень скоро.

— Кто он, этот счастливчик? — не без иронии спросил Ян.