Ян Винецкий - Отчий дом

— Госпожа Нестерова? — спросил он тонким голосом, неожиданным для его атлетической фигуры.

Она утвердительно кивнула.

— Поручик Галицкий, — представился он, звякнув шпорами. — Я дерзнул обратиться к вам потому, что слышал о вас в городе много хорошего. — Он густо покраснел и отчаянно затеребил темляк сабли.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласила Маргарита Викторовна, — я к вашим услугам.

Поручик сел на придвинутый стул, усадил на своих коленях девочку и продолжал:

— Девочка эта — Наденька — моя племянница. Ей не было и года, когда она потеряла отца, а нынче после Рождества скончалась мать. Наденька жила у меня. Третьего дни случилось непредвиденное обстоятельство: наш полк переводят на Дальний Восток. Я холост, не имею родных. Мне очень хотелось бы, чтобы Наденька получила образование здесь, в Нижнем Новгороде. И вот, когда б вы согласились взять ее на воспитание, я был бы вам признателен на всю жизнь. Половину своего жалованья я буду переводить аккуратно.

Девочка между тем спрыгнула с колен дяди и подбежала к окну, где висела клетка с дроздом.

— Какая хорошенькая птичка! — воскликнула она, всплеснув ручками.

«Сирота, — подумала Маргарита Викторовна. — Это мне знакомо. Ой, как знакомо!..»

— Что ж, я согласна, — сказала она просто. — Только надо спросить, каково мнение на сей счет самой Наденьки?

Поручик встал и поднял на руки девочку.

— Вот у этой доброй женщины ты будешь жить до моего возвращения.

— А ты скоро вернешься, дядя Коля? — спросила Наденька.

Поручик нахмурился.

— Может быть, скоро, если отпустят. А не отпустят, — вот тебе, Наденька, самый родной здесь человек!

Он показал на Маргариту Викторовну. Девочка уставилась на нее взглядом, в котором были и любопытство, и совсем не детское выражение, которое примерно означало: «Ну-ка, я погляжу, стоит ли вверять тебе свою судьбу».

Маргарита Викторовна не выдержала этого взгляда и, заморгав внезапно покрасневшими веками, кинулась обнимать девочку.

С тех пор Наденька и стала жить в доме Нестеровых. Все дни недели, кроме воскресенья, Маргарита Викторовна была какой-то подавленной, угрюмой. Зато когда приходили ее «кадетики», она преображалась. Бегала из комнаты в комнату, счастливо улыбалась, суетилась, потчевала сыночков вкусными «мамиными» пирожными.

— Петю-уша, — ласково, нараспев ворковала она, гладя мягкие светлые волосы своего любимца, — я не видала тебя целую вечность.

— Шесть дней, мама, — поправлял сын, смеясь и по-матерински щуря серо-голубые глаза.

— Шесть дней! — вздыхала она. — Эх, что ты, голубчик, понимаешь! — В голосе Маргариты Викторовны было столько неутолимой и вместе грустной любви, что Наденька замирала в своей комнате, боясь пошевельнуться. Но вот раздавалось за стенкой.

— Надю-уша! Завтракать!

Она машинально поправляла рукой косички и, чувствуя, как рдеет лицо, шла в столовую.

Петюшка вскакивал, с достоинством здоровался, резко опустив и затем вскинув голову, прищелкнув каблуками. Так, приметил Петя, здороваются офицеры-воспитатели, когда они без головных уборов.

Наденька тоже не оставалась в долгу: она делала реверансы не хуже самых заправских светских красавиц.

После завтрака Петя отправлялся к своим голубям. Он построил для них сооружение своеобразной архитектуры: три голубых клетки одна над другой и два похожих на крылья щита для взлетов и посадок.

Вот он берет двух турманов и, лихо свистнув, подбрасывает их в воздух. Голуби кружат в небе грациозно, легко, точными кругами. Потом он достает еще десять голубей и ставит их на щит. Они спали и теперь лениво переваливаются с боку на бок, ныряют клювами под крылья, отряхиваются. Длинным гибким шестом Петя тихонечко подталкивает длиннокрылых «почтовиков», медлительных «монахов», приглашая их в полет, но они неохотно перебирают лапками и жмутся друг к дружке.

Тогда Петя заливается отчаянным свистом и резко взмахивает шестом. Голуби разом срываются со щита и кругами, все выше и выше поднимаются в небо.

Каких только голубей не было здесь: большой желтый «Бормотун» недовольно и величественно озирался и все бормотал: «Гули, гули…»; «Плюмажный» важно ерошил перья на шее, точно испанский гранд, голова которого тонула в бесчисленных шелковых складках — лепестках воротника; «Козырной» разгуливал в чепчике, перебирая мохнатыми ножками; Белый «Чистяк» с черными крыльями глядел гордо и чуть обиженно, будто говоря: «И свела же меня судьба со всякой голубиной шушерой!».

Больше всех голубей любил Петя рыжего турмана: он был необыкновенно смелый, верткий, шаловливый, и Нестеровы прозвали его «Акробатом». Турман на лету вертелся кубарем через голову, перевертывался через крыло, падал на хвост и снова взмывал в небо. Петя, прищурясь, неотрывно следил за ним, потом брал пару «повивных» и вскидывал их в воздух. Удивительно, какие точные спиральные круги выводили они!

Как всякий истый голубятник, любил еще Петя «переманивать» чужих голубей, не из корысти, а из острого мальчишечьего интереса: чей голубь вернее?

Подержит Петя целый месяц голубя с голубкой в клетке, не выпускает в полет, откормит пшеницей, затем продаст голубя кому-нибудь из нижегородских голубятников. Через некоторое время, как бы невзначай встретясь с тем, кто купил голубя, предложит биться об заклад — на чей нагул сядет голубь с голубкой. Случалось, что в споре участвовали десятки мальчуганов.

Чаще побеждал Петя: голубка, хоть и привязчива, а все же садилась на свой нагул, а для голубя слишком велико было искушение, чтобы пренебречь возможностью сесть рядом с голубкой. Петя ликовал, хохотал до хрипоты и очень гордился своей победой.

Однажды разбился его любимый рыжий турман. Низко взлетев и перевернувшись через крыло, он ударился головой о выступ крыши и упал на землю. Петя поднял «Акробата» и долго ходил задумчивый и печальный…

Маргарита Викторовна и Наденька стоят рядом. Всю неделю они ухаживали за голубями и выпускали их в полет. Наденька даже научилась оглашать двор точно таким же пронзительным трехпалым свистом, как Петин.

— Услыхала бы твоя классная дама! — смеется Маргарита Викторовна. — Ну, будет! — спохватывается вдруг она. — Пойдемте музицировать.

Но Петю не так-то легко оторвать от его голубей. Он долго еще возится с ними, пока, наконец, не усаживается рядом с Наденькой у рояля. Они играют вальс в четыре руки. Музыка Грига сложна: то задумчива, как отраженье вечерней зари в голубом зеркале фиорда, то стремительна, как бешеный горный поток.

Наденькины пальцы бегают проворно и уверенно. Петя старается не отстать, но под конец не выдерживает и опускает руки.

— Что это? — изумляется Маргарита Викторовна. — Отступаешь перед неудачей? Ничего себе характер у будущего офицера! А ну-ка, попробуем еще раз.