Александр Чаковский - Год жизни

— А как вы справились с установкой, Николай Николаевич? — спросил я, закончив свой рассказ. — Помучились с компрессором?

— Ни минуты, — ответил Крамов.

— Какой же у вас грунт?

— Думаю, такой же, что и у вас.

— Тогда я, очевидно, неуч.

— Вот это уже перегиб! — рассмеялся Крамов и встал. — Покажите-ка мне, что у вас там происходит.

И зашагал к горе, заложив руки в косые карманы своей потертой, из дорогой кожи куртки, попыхивая трубкой. Я поплелся за ним.

Рабочие понуро сидели вокруг котлована и сплевывали в воду, подымавшуюся все выше.

При его приближении рабочие стали медленно подниматься. Это бросилось мне в глаза. Крамов сказал коротко:

— Здорово, ребята!

Подошел к котловану и стал глядеть на воду.

Один из рабочих тоненько засмеялся. Крамов строго взглянул на него, и смех оборвался.

— Что ж, пройдем в контору? — обратился Николай Николаевич ко мне.

Я провел его в свою каморку.

— Так вот, дружище, — проговорил Крамов, опускаясь на нары, — никаких трудностей с фундаментом у вас нет. Ты их придумал.

— Как?! — воскликнул я.

— А так. Ты подумал ли, парень, о том, какого происхождения эти горы? Они ледникового происхождения, притом недавнего. Каких-нибудь двести пятьдесят тысяч лет назад здесь полз ледник. Ваш грунт — это морена, обыкновенная морена, которую принесли ледники.

— Все это так… — начал было я.

Но Крамов прервал меня:

— А раз так, то, значит, под мореной должна быть скала. Та же порода, что и в этих горах. И надо просто докопаться до скалы.

— А что же делать с водой? — спросил я. — Ведь здесь даже насос подключить не к чему. Чем откачивать воду?

— Ведерками, товарищ инженер, ведерками и воротком! Скала наверняка там, и близко.

Я молчал. То, что говорил Крамов, было ясно, просто и, главное, бесспорно…

— Как-то не подумал об этом, — тихо сказал я, — в голову не пришло…

— Восемнадцать лет назад, когда я только что соскочил с институтской скамьи, мне это тоже не пришло бы в голову. Тогда для меня технический проект был вроде евангелия для верующего — каждое слово непогрешимо. Так же как для тебя сейчас.

— А для вас?

— Я тоже уважаю проект и стараюсь ему следовать. Но если по проекту где-нибудь требуется гайка или болт, а у тебя их нет, ты станешь в тупик и задержишь строительство. Ведь так? А я заменю их парой гвоздей. Вот, грубо говоря, и вся разница.

Крамов уехал под вечер. За ним пришла грузовая машина, и я подумал с досадой: вот западный участок уже обзавелся автотранспортом, а у нас ни одной машины!

…Вскоре после нашей встречи с Крамовым прибыло наконец оборудование — буровые молотки, шланги к ним, рельсы, две вагонетки для отгрузки породы. Доставили и взрывчатку.

Теперь можно было начинать проходку штольни, приступать к тому, что на нашем, техническом языке называется врезкой.

После долгих усилий был пущен и компрессор.

Я решил начать работу с утра, но спать никому не хотелось, солнце светило по-прежнему ярко, и монтажники, бурильщики, откатчики, запальщики — вся наша группа столпилась у компрессорной. Приятно было слушать, как рассекает воздух ременная передача.

Я тоже стоял среди людей, прислушивался к шуму компрессора, и в ту минуту же существовало для меня музыки более красивой.

Вдруг кто-то дотронулся до моего плеча.

— Вас спрашивают, — сказал Нестеров. — Вон там, у конторы, стоит…

Это была Светлана. Я не сразу узнал ее в синем комбинезоне и пестрой косынке.

Я бросился к ней…

Еще заранее я решил, что, как только Светлана приедет, она будет жить в каморке при конторе, а я перейду в барак…

Как я был счастлив, что Светлана здесь! Подумайте: что еще нужно молодому парню, который имеет профессию, рвался на трудное, ответственное дело, ему доверили это дело, а девушка, которую парень любит, поехала вслед за ним, чтобы разделить все трудности жизни и работы? Ведь это и есть счастье!

Пока я устраивал Светлану и торопливо рассказывал ей обо всем, что произошло на участке за последние дни, все наши товарищи собрались у подножия горы. Пора было начинать врезку.

Тут стояли бурильщики со своими длинными, похожими на бескрылых стрекоз бурильными молотками, от которых, точно серые змеи, тянулись резиновые воздухопроводные шланги, подрывники с тяжелыми, набитыми патронами брезентовыми сумками на плечах, откатчики…

Но знаю, как передать то тревожно-радостное ожидание, которое охватило всех нас в этот торжественный миг…

Светлана удивительно быстро освоилась с обстановкой. Мне так хотелось, чтобы рабочие хорошо приняли ее, нового инженера, чтобы Светлана почувствовала себя как дома в этих далеких и неуютных мостах!

Но я волновался напрасно. Светлана как-то сразу, без всяких переходов, вошла в работу, бегала от компрессора к бурильщикам, проверяла, плотно ли привернуты шланги, потом подбежала ко мне и шепнула:

— Тебе надо речь произнести, Андрюша…

Она была очень хороша сейчас. В уже запылившемся комбинезоне, плотно облегавшем ее мальчишескую фигуру, в красной косынке, из-под которой выбилась прядь светлых волос, она глядела на меня большими, блестевшими от волнения глазами. На ее смуглое лицо легла буровая пыль.

Я не мастер говорить речи. В институте и на комсомольских собраниях я чаще помалкивал или говорил с места. Но тут меня что-то подхлестнуло, я взобрался на валун, крикнул: «Товарищи!» — и… умолк. Я был до того взволнован, что у меня дрожали колени.

Стоя на валуне, я глядел на людей, люди глядели на меня. Потом я зачем-то посмотрел на часы и едва слышно сказал:

— Сейчас двенадцать часов и десять минут. Приступаем, товарищи!

Светлана распорядилась включить компрессор.

Бурильщики уперлись бурами молотков в породу, навалились всем телом на рукояти. Бурение началось. А вокруг было по-прежнему светло, не видное за горой солнце подсвечивало ее верхушку.

Я чувствовал, что не могу устоять на месте. Подбежал к одному из бурильщиков, перехватил у него молоток…

Случалось мне работать и бурильным и отбойным молотком, но на этот раз меня тряхнуло и молоток упал на землю. Я выругался: мне тогда и в голову не пришло, что рабочие могут посмеяться над моим неумением бурить.

Я был весь во власти азарта, снова схватил молоток, навалился на него и включил воздух. Молоток встряхивал меня, рвался из рук, казался мне живым существом, которое сопротивляется, хочет вырваться, убежать…

А я все бурил и бурил. Наконец с сожалением передал молоток бурильщику и был счастлив, видя его поощрительную улыбку.

Время прошло незаметно. Когда бурильщики внезапно выключили воздух и воцарилась какая-то оглушительная тишина, мне показалось, что прошло всего лишь несколько минут. А было уже три часа ночи.